Над моей головой пролетел «Корсариус». Кристофер мог видеть, как корабль перемещается среди звезд, и через каждые несколько часов проносится по небосводу подобно заблудившейся луне.
И тут я заметил надпись, одну единственную строчку. Слова были глубоко высечены в песчанике, угловатые буквы, ярость которых казалась очевидной, хотя язык был мне непонятен.
[ надпись на греческом – пропущена ]
– Чейз?
– Я смотрю.
– Можем найти перевод?
– Пытаюсь. Не вполне понимаю, как ввести изображение в компьютер. Подожди минуту.
Греческий. Сим до конца остался приверженцем классицизма.
Сердце мое стучало, как молот, я думал, какими были его последние дни или... Или годы? Как долго смог Сим выдержать одиночество на карнизе, под огоньком раз за разом проносящегося над ним корабля, единственного звена, связывающего его с домом?
Когда «Тенандром» принес потрясающее известие на Аквариум и Окраину, решение сохранить все в тайне возникло, наверное, чисто рефлекторно. Я представил поспешные совещания высокопоставленных чиновников, уже озабоченных проблемой распада Конфедерации. Почему бы и нет? Что хорошего могло дать подобное разоблачение? И экипаж «Тенандрома», потрясенный увиденным, с готовностью согласился.
– Алекс, компьютер считает, что это классический древнегреческий.
– Хорошо. Что еще?
– Он говорит, что в его памяти только несколько языков, и все они современные.
– Последнее слово похоже на «Демосфен», – сказал я.
– Оратор?
– Не знаю, может быть. Но зачем ему понадобилось тратить столько усилий на то, чтобы вырезать на стене имя мертвого грека? При подобных обстоятельствах...
– Бессмысленная затея, – заметила Чейз. – У него в куполе стоял компьютер. Почему он не использовал его? Он мог написать все, что хотел, зачем же прилагать столько усилий и резать скалу?
– Средство сообщения – уже сообщение, как сказал когда-то один человек. Возможно, электронная поверхность не могла соответствующим образом передать его чувства.
– Я связалась с компьютером «Корсариуса». В нем имеется только два упоминания о Демосфене. Один – древний грек, другой – современный борец.
– Что о нем сказано? О греке, конечно.
– «384-322 до н. э. По старому стилю. Величайший из эллинских ораторов. По преданию родился с дефектом речи, который преодолел, набивая рот галькой и перекрикивая шум моря. Его речи убедили жителей Афин начать войну с Македонией. Наиболее известны три хвалебные речи и три речи на Олимпийских играх. Все датируются около 350 г. до н. э., плюс-минус несколько лет. Вопреки усилиям Демосфена, македонцы победили, и его отправили в ссылку. Позднее он покончил с собой».
– Тут есть связь, – сказал я.
– Да. Тариен тоже был оратором. Может, это о нем.
– Не удивлюсь.
Вдруг я заметил еще одну надпись на скале, но другими буквами: «Хью Скотт, 3131». Они были вырезаны лазером.
– Всеобщее время, – заметила Чейз. – По времени Окраины это 1410 или 1411 год. – Она вздохнула. – В конце концов, Сим, возможно, простил брата. Может, даже понял, что тот был прав.
– Учитывая обстоятельства, ему пришлось бы простить очень многое.
Ноги у меня болели. Носки не слишком хорошая защита, поэтому мне приходилось двигаться, чтобы не обжечься.
– А где наш гость?
– В пути. Движется с ускорением. Несется на всех парах.
– Алекс?
– Да?
– Ты думаешь, она его нашла? Со временем, я хочу сказать.
– Лейша?
Я и сам думал об этом с тех пор, как приземлился. Таннер охотилась много лет. «Затерянный пилот» Кэндлза. И Сим, который
«...бродит теперь по ту сторону звезд,
Там, на далеком Бельминкуре».
– У нее не было источников института Мачесны. Боже мой, она, наверное, все время проводила здесь, делала снимки, пропускала их через компьютер, пытаясь воссоздать нужное созвездие.
– А что думаешь ты?
– Не знаю, но видимо, этот же вопрос не дает покоя Хью Скотту.
Я удержался от искушения вырезать свое имя рядом с именем Скотта и побрел к капсуле. Когда я уже забирался в кабину, раздался тревожный голос Чейз.
– Алекс, терпеть не могу приносить дурные вести, но появился еще один! И очень крупный!
– Еще один кто?
– Корабль «немых». Линейный крейсер, по-моему. Мне следовало заметить его раньше, а я следила за первым и не очень обращала внимание на другие экраны.
– Где?
– Примерно в десяти часах хода. Тоже на курсе сближения. Идет быстро, хотя резко тормозит. Наверное, экипажу достается. Тем не менее, он сможет достаточно замедлить ход и перейти на орбиту. Думаю, тебе лучше вернуться.
– Нет, – ответил я, покрываясь потом. – Чейз, уходи из «Кентавра».
– Ты сошел с ума.
– Пожалуйста, на споры нет времени. Эсминец далеко?
– Около пяти минут ходу.
– У тебя ровно столько времени, чтобы перебраться на «Корсариус». Если ты не сделаешь этого за пять минут, тебе уже никогда этого не сделать.
– Но капсула у тебя!
– Поэтому нечего стоять на месте и болтать. Шевелись. Уходи туда любым способом, но только уходи!
* * *
Я немного успокоился, лишь когда услышал голос Чейз:
– Все в порядке. Ты был прав, эти ублюдки сейчас разнесли «Кентавр» к черту.
Я попытался поймать изображение эсминца на экране капсулы, но он уже оказался вне пределов видимости. Чейз получила его изображение на мониторе «Корсариуса», хотя еще не смогла передать его мне на поверхность. В любом случае, это уже не имело значения.
– Вылетаю, – сказал я. – Увидимся через пару часов. Не хочешь пока научиться пользоваться капитанским мостиком Сима? Можешь отправить сообщение на Сараглию.
– Уже отправила, хотя очень удивлюсь, если они его получат. Здесь нет аппаратуры для передач на дальние расстояния. Алекс, кажется, мы тут застряли.
– Прорвемся, у них должен быть звездный двигатель.
Взлетев с карниза, я направился по пеленгу, который посылала Чейз.
В прохладной кабине, в наступающем вечере печальной планеты я думал о Симе и Скотте. Почему-то печальная судьба Скотта не давала мне покоя.
Может потому, что Кристофер Сим был слишком далеко?
Или потому, что одержимость Скотта становится и моей одержимостью?
* * *
Через несколько часов я причалил к «Корсариусу». К тому времени Чейз сумела включить магнитные двигатели. По крайней мере, теперь мы имели возможность передвигаться. Конструкция капсулы не позволяла поставить ее в док боевого корабля, поэтому я просто прицепил ее к корпусу возле люка до тех пор, пока у нас не будет более полного представления о ситуации.
– Ладно, – сказал я, как только снял шлем, – давай выбираться отсюда.
Пока мы шли к мостику, Чейз сказала с несчастным видом:
– Мы не сможем оторваться от них, Алекс.
– Но это же «Корсариус».
– Ему две сотни лет, да дело и не в этом. У нас нет звездных двигателей. Компьютеры ведут себя так, словно они есть, но...
– Нам придется действовать так, будто они на месте. Иначе все остальное уже не будет иметь никакого значения.
– Хорошо. Но если даже двигатели Армстронга где-то спрятаны, нам нужно время, чтобы набрать достаточный заряд для прыжка...
– Сколько нужно времени?
– В том то и дело. Показания на этот счет должны быть точными, а компьютер говорит – от двадцати пяти до тридцати двух часов.
– Вряд ли нам сейчас стоит беспокоиться о мелочах.
– Наверное. Я все равно уже начала набор мощности. Как только поднялась на борт.
– Когда здесь будут «немые»?
– Примерно через шесть часов.
– Тогда давай двигаться.
– Они догонят нас задолго до начала прыжка. Даже по самым оптимистичным оценкам.
Чейз включила все внутренние системы корабля. Люки открывались при нашем приближении и закрывались за нами.
