Шорох Дланы
Пролог
Стремительно проталкиваясь сквозь звёздную систему, комета неслась мимо безжизненных и обитаемых планет к неведомой цели. Кубометры пустоты заполняло сиреневатое мерцание газового шлейфа; сияние постепенно усиливалось, стирая грани и превращая пространство в бесконечное море завышенного контраста.
Покрытая зубцами аспидная глобула летела через вселенский омут до тех пор, пока на пути не возникла синеющая гладь планеты-океана.
Каменистый саркофаг сгорел в атмосфере, до воды добралось лишь жёлтое ядро.
Сильный удар о поверхность заставил подводные вулканы неистово извергаться, а волны — вздыматься до небес в сокрушительных цунами, охвативших толщу до дна. Гигантские валы каскадом прокатились по планете, содрогающейся в мощных землетрясениях.
Кратер с угнездившимся ядром мгновенно заполнился водой. Сфера зависла над идеально круглой впадиной, распространяя манящее золотистое свечение в горячей от пробудившейся тектоники воде.
По планете прокатилась дрожь.
Пурпурно поблескивая, за цунами последовала другая волна, несущая хаос совсем иной природы.
Действие первое. Кто я?
1
— Солнце имеет шесть слоев: три внутренних, три внешних. Обратите внимание на проекцию…
В просторной аудитории в форме греческого театра стыло и сумрачно. Чтобы привлечь рассеянное внимание студентов к мультимедиа, приглушили свет.
Профессор, опрятный старик, опирается правым локтем о стойку кафедры, левой рукой в перчатке нейроинтерфейса водит по воздуху, вращая голографическое изображение Солнца, конусом спускающееся с проектора под потолком в пространство между стеной и первым рядом парт.
Желтые огоньки поблескивают в глазах слушателей.
— Стрелками обозначены солнечная корона, протуберанцы, а в приближении — гранулы…
Миру гипнотизирует плавное вращение звезды. Речь преподавателя превращается в фоновый неразличимый шум. Лилово-желтые аберрации парят в виде колец и аурой окантовывают людей и предметы.
Миру мутит с утра.
Закрыв глаза, она со вздохом откидывается на жесткую и холодную спинку скамьи. На парте лежит голографик — маленький цилиндр с выдвижным экраном, а в нем плавает облачко сообщения с университетской персональной почты: «Мира Даль, зайдите в деканат» с пометкой — срочно!
Она уже знает, зачем.
Через двадцать минут на ковре у декана, тощей женщины с копкой кудрей, напоминающих змей Горгоны, ее отчитывают:
— Два! Два месяца назад вам было сделано последнее предупреждение: если не закроете долги, нам ничего не останется, кроме как отчислить вас! Вы даже не пошевелились!
Мира смотрит под ноги.
— Я понимаю.
— По-моему, не до конца! Ваш отец, уважаемый человек, поручился за вас! Вы только благодаря его протекции так долго здесь продержались. И никаких подвижек! Преподаватели жалуются, говорят, вы часто отвлекаетесь, не можете сосредоточиться, посещаете занятия по желанию и совершенно ничего не делаете дома!
— Они правы.
Горгона несколько смягчается и даже мило улыбается, будто бы по-матерински.
— Почему вы не хотите учиться? Я же вижу, у вас есть потенциал. Может быть, какие-то личные проблемы?
— Не знаю.
— Может, стоит посетить психолога?
Мира смотрит исподлобья.
— Спасибо за участие, но все проблемы, если они есть, я решу самостоятельно.
Декан вздыхает и снова окаменевает.
— Я не сомневаюсь, что решите, но уже вне стен этого заведения.
— Я могу идти?
— Распишитесь в документах. Если захотите восстановиться, мы вас ждем!
— Я подумаю.
Мира направляется к столу секретаря, который разворачивает электронный бланк, и ставит палец в специальную ячейку, где отпечаток успешно оцифровывается.
В коридоре силы покидают ее, она опускается на ступеньки широкой мраморной лестницы.
— Черт! Черт! Я же сама этого хотела! Я сама! Что я теперь ему скажу?
В руках дрожит голографик, под пальцами бежит список контактов. Матильда, отзовись. Ты как старшая сестра, как мудрый сэнсэй, постигший жизни в ее простоте, ты все знаешь, ты подскажешь…
— Мира, привет. Как дела?
— Ты можешь за мной приехать? — голос падает. — Уже почти шесть. Ты занята?
— Что-то случилось? — беспокоится Матильда. — Мира, только не говори, что…
— Да, меня выгнали.
— Понятно. Я рядом, скоро буду, выходи. И постарайся не думать ни о чем, ладно? Отпусти ситуацию, как дзен-буддист…
— Этим я и занимаюсь по жизни…
— Нет, ты занимаешься саморазрушением!
Бывают моменты, когда чувствуешь себя полностью свободным, ничем не связанным, но вместе с тем бессильным. Отпустишь ситуацию, и приходит сиюминутное ощущение безграничных возможностей, которое сначала окрыляет, позволяет борзеть и хлопать дверьми, а затем сменяется абсолютной потерянностью. Дальше — что?
Что делать? Мысль граничит с паникой.
Ступеньки глухо стукают под ногами, за ними — холл, кончающийся турникетом. Дрон-охранник вращает головой и что-то пищит одобрительно.
В уютном внутреннем дворике толпятся студенты, разбившись на пары и тройки.
Мира ежится. Пойти бы куда угодно, только не домой — там ждет мрачное лицо отца, из строгого рта, вытянутого в полоску, отрывисто вырываются упреки, нравоучения, благородная мораль. Нотации, нотации, нотации. Одиночество. Муть. Тошнота. Только не сегодня.
Над Светочем гаснет очередной день. Далеко впереди, повиснув над горизонтом, из-за угла зеркальной высотки косо выглядывает Солнце. Как мухи, по воздушным трассам мечутся реактивные кары.
На парковке среди рядов обтекаемых каров ждет Матильда Кох, рыжая худая немка с ястребиными глазами. В льняном костюме и соломенной шляпе, из-под которой струятся прямые волосы. Матильда, опершись на серебристый капот, лениво машет рукой.
Не говоря ни слова, Мира залезает на переднее сидение. В зеркале заднего вида отражается шапочка черных волос, скуластое лицо с голубыми печальными глазами, похожими на два канадских озера.
Матильда заводит машину. Приподнявшись на несколько сантиметров над землей, кар гудит и покачивается, стабилизируясь в гравитационном поле.
— Они назвали причину? — спрашивает Мати.
— Неуспеваемость.
На лице Матильды читается разочарование.
— Последний курс. Как так можно? — с долей сожаления говорит она, слегка водя челюстью, словно удерживая на языке что-то обидное.
Мира молчит.
— Ты просто ленивая! — не выдерживает Кох. — Я не понимаю! У тебя есть хоть какие-нибудь цели в жизни? Хватит плыть по течению!
Мира смотрит в окно.
— Если ты, Мати — атомный ледокол, то я — лишь планктон, который временами кидают в стороны волны жизненных обстоятельств.
— Попробовала бы хоть что-нибудь завершить! — Матильда говорит сама с собой. — Любое дело. Хоть рисунок нарисуй — до конца! Ты даже не представляешь, какую радость и удовольствие приносит законченная работа!
— Дело в том, — говорит Мира, — что ты всегда знаешь, откуда и куда идешь, — голос делается меланхоличным и отстраненным. — А я ничего не знаю и ничего не хочу.
— Куда тебя отвезти?
— Не знаю. — Мира отцепляет от черного платья короткий упругий волос. — Куда-нибудь.
Влившись в гудящую вереницу транспорта, кар летит мимо стеклянных небоскребов, соединенных переходными мостами, словно веретеном деления. В приоткрытое окно дышит приятный весенний холодок, с крыш идет снег из лепестков цветущей вишни.
— Полетели в Булонский лес? — предлагает Матильда. — Мы пытаемся ввести в экосистему светлячков с Проксимы. Нужно отобрать нескольких для анализа…
— Да, — перебивает Мира. — Я куда угодно полечу. Только не нуди, пожалуйста, я все равно ничего не понимаю.
Будучи увлеченным биологом, Матильда любит долгие монотонные рассказы о работе в Институте внеземной жизни, которые без сонливости слушает только один человек — ее приятель — телепортатор Уолтер Флоренс, о котором Мира знает только то, что он странный.
