Сказание о трёх богатырях земли русской - Егор Юрьевич Селезов

Долго ли быстро ли узел вяжется,

Да то не быстро сказ сей скажитися.

Сказ сей скажитися то, да по преданию,

По следам земли шибко топтанной,

Да колосьев ржи и пшена нивы,

Что поныне нонь, не стоят в степи, во широточке.

Во чистом поле, да во просторненьком,

Да в котором есть гди да поразгулятися.

Так не быстро ли, но да узел свяжетися.

Узел свяжетися, да на потешну голову,

А по уму кому, те, чай да призадумаютися.

Знать во чистом да во полюшке, что ни дуб, то ржа.

Колосит зерно — всё да любо-дорого.

Широка земля Русская, то да во пору душеньке.

Во пору душеньке, жаром таки дышит-пыхивает.

Так попыхивает, да кабы не обжигатися.

Над челом, что вверх, ввысь всё да небо ясное.

Да всё небо то синее, так всё взору видитися.

Лазурь взору видитися то, да ясному соколиному.

Глянул влево соколик — всё хвала, да скиталище.

Вправо взор — то всё дорогие корения.

Прямо глянул — всё тьма кромешная, смерть дремучая.

Крикнул в зарево зоркий соколик,

Крикнул два, да и пошёл заворачивать,

Крикнул три, уже в когти хватил рукавицу кожанну.

Рукавицу кожанну хватил да то лихо дУблену,

А где лихо дУблёну, да всё то без гнилицы.

На руке сидит, опираитися, зорким глазом вокруг да поглядывает.

Всё поглядывает, да не крутися.

Думу с выси ведает нисходящую.

Думу-думочку, да всё то лихо кручинисту.

Всё кручинисту, поднебесну, да ту что ведает та одна лишь,

Да мать то — сыра земля, сильно русская.

Сильно русская, ибо святыя.

Свято-сильная то, да всё ясным теменем.

Времена, как прежде, только да лишь читывать.

Так стоят то три то богАтыря русскыя,

Стоят так, что ни лист, ни ржа ни шевелютися.

Ни шевелютися, да ни шолохнутися.

Сами то якобы ведают, что не стоит шкурка да выделки.

Так стоят три богАтыря русские,

Стоят видя взором всю долину несметную.

Всю долину несметную, да холмистую.

Всё холмистую, вокруг, что ни лес, так то пОлесок.

Так стоят то три богАтыря русские,

Зорким взором горизонт весь опоясывают.

Посреди словно дуб, врос Илья Муромец.

Вороной под ним конь, могуч, и то прогибаитися.

Сбрую держит Илья и копьё, в другой палицу.

Пять пудов, вся как есть выковалася.

Что ни пояса злАтые, на Илье шаровары яхонтовы.

С сединой уж его да влАсы-бороды,

Да не повелось на Руси доселе могучей удальца-молодца.

По правУ рукУ друг любезный — Добрыня Никитьевич.

Строг настоль, что уж меч из ножен таки вытащит.

Ждёт Добрынюшка силу навстречную,

Даже конь под ним ясный, а оскалился.

Третий справа будет попА сын, то Алёша Поповицкий.

Держит лук тугой, рукой возмужалою.

Зорко смотрит в дали то безпризорные,

Да на ус себе есть ещё что да наматывать.

Хороши соколики, любо-дорого,

Только тучи над ними всё бурей стелютися.

Бурей стелютися, затмевают всё,

Да и то, богАтыри не шолохнутися.

Не шолохнутися, так что ходить всё лишь воруг, да всё около.

Дунул раз ветер — мигом поле всё вычистил.

Чисто поле, да лишь богАтырИ не шолохнутися.

Дунул два ветер вьюгой-метелицей,

Снегом, грязью земли свежетоптанной.

Да стоят лишь всё три богАтыря,

Всё стоят во чистом поле не шолохнутися.

Стал тут ветер крепчать да во третий раз,

Засвистал так, что разом корни древ над землёй показалися.

Камни серы и те да смекнули подвинутися.

А три богАтыря всё стоят, хоть бы хны, ни шолохнутися.

Лишь то ветер стихать стал,

Стихать стал, да совсем вдруг и повыдохся.

Говорит тогда старший братьям, Илья Муромскый,

Да такие речи молвит Добрыне, да Алёше

Никитичу да Поповичу.

Нонче нам братья млады нет просто времечки,

Видать братья нам в путь-дорогу да в пору уж и собиратися.

Собиратися да во престольный град наш, то во Киевский.

Поклонитися нашему княже-солнышке да Владимиру.

Поклонитися да опосля речи сии надлежит исповедати.

Вразумить княже нашего надо бы да то красно-солнышко,

Что на грани княжества его тьма окопалася,

Окопалася тьма, всё то шибко дремучая.

Согласились млады, да всё с троицей,

в путь-дорогу братья живо и отправились.

Долго-коротко ль шли добры-молодцы,

Что не шли, так то ехали кони буйные.

Целых три денька и три ноченьки,

Провели в дороге три богАтыря.

Наконец, на четвертый день солнечный, утром то да рано-ранёхонько,

Показались им стены белокаменны, засверкали купола да всё во золоте.

Молвил тогда старший с них Илья Муромец,

Отворите братцы, с вестью мы, да ко княже к Владимиру.

Быстро весть покатилась по граду, по городу.

Все от млада до велика то слыхивали,

Что нонче три русских богАтыря разумели

в Киев во престольный пожаловали.

Отворить решено было ворота прежде непроходимые,

Да забили уж во колокола стопудовые,

Затрезвонили бронзовы с позелёнушкой.

Три богАтыря же, войдя во престольный град да во Киевский,

Окромя всего прочего, порешили наперва брести столоватися.

Набрели на харчевню, знать не простая,

А варил в ней пиво сам Микула, знатный пахарь наш то, Селянинович.

Уразумели тут знать калики всё то перехожие,

Кто приехал к ним да на переподчеватися.

Присобралися, всполошилися, а те, кто и дальше спать.

Стали пешиться тут три богАтыря,

Да пшена знатного коням сперва и просыпали.

Стали думать, на что погуляти, да развеятися,

Где собрать грош, да кабы сор не повынести.

Призадумались, закручинились, как же с княже видатися,

да с людьми сперва не отведавши.

Говорит знать тогда старший с ними, Илья Муромский,

Чай не хворати вовеки вам господи калики перехожие

Долго ль коротко ль, а добрались и мы нонче до Киева,

А почём же харчи нонче? Уж неужели то дёшевы?

Встрепенулися калики, да осклабилися,

Загалдели меж братом, да затопали.

Молвит знать тогда пахарь наш Микула Селянинович,

Долго ль коротко ли братья, а свидились!

Столовайте-ка с нами мелки буде, да вы храбры молодцы.

Знать пришла пора и вам делом выслужитися.

Выслужитися да за стольный град наш, да за мать-Родину.

Засмеялись тут три богАтыря, подошли, да с Микулой обнялися,

поздаровались, каликам поклонилися,

Да и стали вместе все столоватися.

Говорит знать тогда старший Илья Муромский,

Аль не есть ли у вас да водицы студёненькой?

На обнову наряд с пыль-дороги то?

Принесли ему ведро с водицей колодезной,

Да не просто ведро, а с корыто ведь.

Илья то на себя корыто и опрокинул всё, таки