Широко раскинулась покрытая изумрудным ковром граны долина реки Тайбор. Эта долина, оказавшаяся на стыке границ трех хайборийских королевств — Аквилонии, Немедии и Офира, — была самой короткой, но и самой опасной дорогой между столицами. Многие столетия оспаривали соседи право владения этой плодородной землей.
И вот, в очередной раз на шелковистом ковыльном ковре, лишь кое-где рассеченном кронами отдельно стоящих деревьев да небольшими зарослями кустарников, в строились, словно цветная мозаика, квадраты и прямоугольники отрядов трех грозных армий.
Под ярким солнцем сине-голубыми каплями колыхались на легком ветру плащи императорской армии Офира — пехота, колесницы и стремительные всадники. Войска, подойдя к полю боя с юга, сверкая четкими созвездиями горящих на солнце шлемов и наконечников копий, под ритмичную мелодию, выводимую флейтами, и под барабанную дробь приближались к строю союзников.
В свою очередь, эти полки, неся на себе внушительную тяжесть доспехов, выступали под песочно-желтыми знаменами Немедии. Ощетинившись полукруглыми лезвиями алебард, они разворачивались в боевой строй, войдя в долину с севера. В центре немедийской армии выделялась фаланга закованных в тяжелую броню рыцарей с украшенными черными лентами копьями. За грозным частоколом зазубренных наконечников и островерхих шлемов можно было рассмотреть седовласого и седобородого воина — короля Балта.
Некогда сила, разум и воля привели офицера немедийской армии Балта на трон родной страны. Кожаные доспехи с нашитыми железными бляхами напоминали о боевом прошлом короля. Правда, с тех пор сталь была покрыта гравировкой и тонким золотым узором, как и старый щит короля, на стальной поверхности которого умелый мастер вытравил кислотой и залил золотом изображение герба Немедии — остроклювого грифона с когтистыми лапами. Сейчас этот щит находился в руках у одного из оруженосцев монарха; шлем же Балт держал перед собой на седле.
Почетный эскорт короля Балта проследовал в тылу развернувшихся к западу полков и батальонов, с тем чтобы выйти навстречу другой внушительной кавалькаде рыцарей в блистающих доспехах, с разноцветными плюмажами на шлемах, а также сверкающих бронзой отделки колесниц. Этот отряд был почетной охраной юного лорда Малвина, грозного офирского генерала, самозванно провозгласившего себя повелителем страны.
Малвин до сих пор не объявил себя королем Офира, отчасти из-за того, что не был уверен, является ли королевский титул более значительным, чем звание Повелителя. Однако это не помешало ему наложить лапу на все земли многочисленного офирского народа и присоединить к ним кое-какие еще, в частности — едва ли не половину тех заливных лугов, которые сейчас топтали солдаты трех армий. В свой почетный эскорт Малвин включил множество офирских баронов, герцогов, маркизов и прочих дворян, чьи солдаты влились в войска Повелителя.
Малвин восседал на белоснежном скакуне, защищенном от клинков врага серебристой кольчугой. Упряжь и стремена украшали крупные сапфиры. Сам же Малвин был облачен в стальные латы, идеально подогнанные по его фигуре, чтобы как можно меньше стеснять движения. Ни единый узор, ни единое украшение не нарушали гладкой, отполированной до блеска поверхности доспехов, как нельзя лучше соответствовавших командующему армией, которая именно под его руководством становилась одной из самых быстрых и грозных в мире.
Повелитель Офира нашел в лице немедийского короля верного союзника в деле борьбы с западным соседом — Аквилонией — за этот лакомый кусок плодородной земли, лежащей к тому же на пересечении речного и сухому того караванных путей. Когда два почетных эскорта приблизились друг к другу, оба правителя выехали вперед и подняли руки в приветственном жесте.
Их встреча — яркое, картинное зрелище, сопровождаемое множеством красок разноцветных знамен, плюмажей и штандартов свиты — вызвала бурю восторга у Обеих армий, развернувшихся на месте, чтобы не пропустить такую сцену. Многие тысячи глоток проорали громогласное «ура!» командирам. Приветственный клич прокатился по всему выгнувшемуся дугой фронту, начиная от стоящих на южном фланге стрелков из Шема, включая бесчисленные когорты крестьян и ремесленников-ополченцев и кончая замыкавшими строй на севере заморийскими наемными эскадронами.
Великолепен был вид обеих армий и обоих монархов; славна была их цель; но путь к ней преграждало одно маленькое препятствие — красные, черные и зеленые квадраты легионов и когорт армии, противостоящей им. Эти отряды вышли на поле боя с запада, перейдя оставшуюся за их спиной реку Тайбор. Сводное войско гордой Аквилонии состояло из закаленных в боях легионов из столичного гарнизона — Тарантии и второго крупнейшего города страны — Шамара, совершивших скоростной марш-бросок с северных окраин державы гандерландцев и одетых в зеленый лесной камуфляж боссонцев, срочно отозванных с границы Пустоши Пиктов. Тысяча-другая всадников и дюжина тысяч пехотинцев аквилонской армии казались лишь небольшим дополнением к лесу копий, алебард, частоколу мечей и стене щитов, уже собранных на востоке долины Тайбора.
Аквилонские офицеры заняли свои места в строю. Лишь небольшая группа стражников окружала единственное развевавшееся над армией золотое знамя, под которым восседал на коне легендарный командир — король Конан. Он, судя по его внешности, вовсе не был аквилонцем по рождению; скорее всего родиной черноволосого, могучего варвара были далекие ледяные горы северной Киммерии. Горячий вороной конь прекрасной замбулийской породы — Шеол — нетерпеливо потряхивал угольно-черной гривой. В тон масти скакуна и шевелюре всадника чернела на солнце вороненая сталь кирасы — доспеха Черных Драконов, элитной дворцовой стражи аквилонского правителя.
Конан был не из тех, кто позволил бы сговорившимся противникам вырвать у него из-под носа лакомый кусок аквилонской земли. И хотя его армия явно уступала по численности объединенным войскам противника, боевого духа аквилонским солдатам было не занимать. Наконец, выбрав время для начала атаки — момент встречи двух враждебных королей, — Конан поднял над головой меч и громовым голосом скомандовал: «Вперед!»
Герольды условным сигналом подтвердили его приказ. Звук фанфар практически слился с первым звуком самого боя. Воздух наполнился свистом пущенных залпом в сторону противника аквилонских стрел.
И хотя часть стрел вонзилась в землю или была отражена щитами неприятеля, в целом слава боссонских стрелков была подтверждена: в первых шеренгах вражеского строя появилось множество зияющих брешей. Оставшиеся в живых явно не были готовы к такому повороту дел — было ясно, что лишь страх наказания заставлял их стоять на месте, а не отступить подальше от этого смертоносного дождя.
