Николай Ютанов
Путь обмана
Жестокий холодный мир Ольены мир вечной воины — и теплый романтический мир Страны Несозданных Сказок, мир не рожденной фантазии. Маленькая фехтовальщица, принц Тессей и принцесса Арианта, прощающиеся с детством под топот лошадиных копыт, звон шпаг и рев драконов И мира Ель, чья юность была сожрана бесконечной войной и безмерной властью Умирающая цивилизация линнов и мерцающих, чьи исчезающие островки разбросаны по старым звездным скоплениям И возвращение звезды Капернаум, последний раз всходившей над миром две тысячи лет назад.
Солнце, приподнявшись над горами, обожгло край гребня. Черные валуны далекой осыпи вспыхнули ломаной огненной полосой. Светило взошло светящимся комом, мазнув красными хлопьями облаков холодное небо. Хомяк–локи вскинул черничины глаз и удивленно замер, глядя на всплывающий огонь. Из–за толстой мохнатой щеки на землю посыпались пшеничные зерна.
Эниесза пробудилась. Вспыхнули красным огнем цветы бархоток. Закачались на зеленых подвесках волшебные шляпы полевого вьюнка. Брюхатые ночные бабочки свернули, прижали крылья к мохнатым спинам, притворяясь сухими стеблями, старыми отжившими соцветиями. Зашептали тонкой кожей шляпки грибов–солнечников. Ветер отправился в полет над гибкими телами трав и цветов. Мелкие зеркала росы покатились по стокам листьев. Длинноногие комары–великаны карабкались по хвощам на солнце, сушили крылья и губы. Угрюмый жемчужник отряхнул сети и в ожидании жертв взялся вычесывать с боков плесень. Семейство пасечных змеек — рамгулисов сошлось на солнечной прогалине, струилось по лохматой траве и тихо шипело от удовольствия.
Еленка сорвала язычок бархотки, понюхала, растирая пальцами желтую пыльцу. Она улыбнулась знакомому терпкому запаху. Ей страшно захотелось солнца, росы и горьких трав. Так, чтобы оглушающе пахли фиеры, пятки скользили в зеленом соке, а ветер рвал волосы, нагретые горячим комом светила.
Еленка зажмурилась и потерла веки лепестком бархотки. «Мать моя, эниесза, вспомни обо мне, не сердись на меня и раскрой для меня свои радостные объятия, — прошептала девчонка. — Вспомни, что я твоя дочь, и прости меня за дерзость…» Еленка открыла глаза и снова улыбнулась. Ветер, прянущий травами, теплой водой и дымным черноземом, обжег ноздри. Звенела осока, качался семицвет, чашечки фиер манили взгляд золотым блеском, влекли разиню–золотоискателя на далекие междуречные луга, где желтый металл ключом бьет из–под земли и навсегда ослепляет людей. В тени широких зубчатых листьев, ощетинившихся роем мелких ядовитых игл, рыжели большие солнечные ягоды жгучихи.
Еленка нырнула в шелковую зелень. Солнце померкло. Запахло сырой землей. Мотающиеся бороды грибов–солнечников щекотали голые плечи,лезли в нос при вдохе. Жемчужник вывалил на девчонку желтые капли глаз. Еленка дунула ему на усы. Колючий охотник хлопнул жвалами и уковылял в чащу трав. Поджарый муравей протащил на плечах белую липкую гусеницу. Гусеница задевала за стебельки трав, натягивалась, как тетива лука, но угрюмый охотник не желал расставаться с дичью. Меж стеблей до нахальства важно проползали плоские и сухие клопы–вонючки. Чей–то липкий язык мазнул и приклеился к щиколотке. Еленка обернулась: улитка трогала ногу мятым плоским носом. Девчонка приподняла ползунишку за крученый дом, понюхала вроде гнилью не пахнет, — но есть не решилась: она еще плохо разбиралась в улитках. Еленка бросила зверя в гущу вьюнка и перевернулась на спину, потянувшись как дикая кошка–анту. По ясно–синему небу плыли два снежных облака, подмазанные снизу черничным сиропом. Девчонка махнула им ладошкой. Она изогнулась, зашипела и, притворившись рамгулисом, поползла к реке, раздвигая носом заросли мокрого трилистника. Из зелени вынырнул оранжевый камешек жгучихи. Лист зацепил плечо. Еленка вскочила, обиженно растирая слюной волдырь. Солнце вдруг стало неприятным, трава — желтой и сырой. Уныло заболел живот. Девчонка побрела в полузатопленной холодной траве. Стрекоза села на выпяченный локоть, держа в лапе выеденную скорлупку мушиного панциря. Еленка чуть коснулась прозрачного крыла. Качнулись синие пятна на летящем стекле. Стрекоза шевелила жвалами и по–хозяйски осматривала эниесзу. Еленка подтянула ремешок под коленом и с тоской побрела к реке. Даже сладкий лист конской люпавы не вернул былого настроения. У берега Еленка остановилась, в задумчивости водя пяткой по воде. Тихо шуршал семицвет. Поодаль могучий вожак с блеклой чешуей провел в тени листьев водяной земляники свой многочисленный косяк. Рыбы шли точным строем, похожим на наконечник стрелы. Они плыли вверх по течению на нерестилища возле верхних водопадов. Девчонка словно проснулась. Она вскинула голову и сорвала листок ивы, осыпанный стекающими медовыми каплями. Лизнула медоносный лист раз–другой и прилепила на ужаленное плечо. Взгляд ее стремительно пролетел по густым семи–цветам. Еленка сорвалась с места. Она пробежала вдоль берега, споткнулась, упала в тину. Встала мокрая, зеленая, довольная, с глупой улыбкой и, прихрамывая на левую ногу, помчалась дальше, размахивая стеблем сломанного рогоза.
Она долетела до песчаной косы, резко свернула, переходя на бредущий шаг.
Еленка забрела по колено в воду и встала на позеленевший подводный камень, скользкий и приятно прохладный.
Здесь на быстрине солнечные лучи высвечивали желтое дно реки, лишь возле камня путаясь в густых зарослях. Еленка заслонила глаза ладонью и сквозь пальцы смотрела на акварельные переливы на воде. Она видела тысячи ручьев и ключей, летящих к большой реке. Она видела тонкокрылых стрекоз, качающихся на зеленых листьях осоки. Ее ноги лизала теплая рябь от пробежавшего по реке заносчивого растрепанного ветра. Солнце ласково гладило ее по лицу. С вечно цветущей эниесзы тянуло запахом сухих трав и звонким ароматом полевого вьюнка. Назойливо ныло обожженное плечо, вверх по локтю взбиралась жужелица, невесть как попавшая в воду, а по небу, синему, как мамины глаза, невесело ползли караваны застиранных кучевых облаков.
