— Я же говорил, ты кажешься умнее, чем твои товарищи! — захохотал киммериец, посмотрев на Калоя и догадавшись, о чем тот думает.— Видишь, они ничего не понимают, а ты уже кое-что сообразил.
— Сколько? — тоскливо спросил торговец, сознавая свое бессилие.
Конан пристально оглядел столпившихся купцов:
— Посоветуйся с ними, хитрый пес! Я подожду, но учти — очень недолго.
Купцы окружили Калоя и загудели, как пчелиный рой.
Через некоторое время один из них отделился от толпы, неся на вытянутых руках небольшой ларчик.
Подойдя к киммерийцу, он откинул крышку: в лучах утреннего солнца заблестела груда золотых.
«А не умел бы я читать? Прав был старик,— вспомнил варвар чародея Арруба, обучившего его искусству понимания начертанных на бумаге знаков,— неграмотный человек подобен слепцу. Слава Солнцеликому, мне повезло».
— Чудесный ларчик,— усмехнулся Конан,— подумать только, за какой-то там пустяковый свиток — и такая плата! Возьми пергамент, почтеннейший! Да, кстати, вот тебе золотой,— он вытащил из ларца монету и дал купцу,— подвези нас в своей коляске до базара, видишь — мы торопимся!
— Дело сделано, но из города придется исчезнуть! И, боюсь, не только мне. Слишком уж мы примелькались тут. Наворотили дел… Лучше и впрямь на время уехать,— задумчиво протянул киммериец, наливая новую кружку вина.— Уф! До чего ж во рту пересохло! У этого чернобородого, говоря по правде, меня встречали не ахти как хорошо!
Они с Дениярой сидели за столом, уставленным блюдами и подносами с едой.
Киммериец до того проголодался, что мог бы съесть целого быка,— так он, по крайней мере, думал.
— Все-таки это был первый советник повелителя. Уже завтра утром — хорошо, если не сегодня — его ищейки разнюхают про Замиру и про тебя, и тогда вам нельзя здесь оставаться, Нергал мне в печень, если я не прав! Так что давайте собирать вещички.
— Все что ни делается, делается к лучшему,— отозвалась Денияра,— я уже давно подумывала, не уехать ли в Шем или Зингару. Вот случай и представился, боги за нас решили, что делать. Так что и думать нечего: едем! Спасибо тебе за совет, Конан. Он пришелся нам всем как нельзя кстати.
— А Нинус? — спросил киммериец.
— Я говорила с братцем, он тоже решил покинуть эти места. Наверное, поедем вместе. Все веселее в дороге.
— Тогда надо собираться,— решил варвар.— У меня тоже найдутся дела за пределами Заморы: может быть, наведаюсь в Офир. Звезда Хораллы — хороший повод, чтобы познакомиться с тамошней королевской семьей. Как-никак — это их фамильная драгоценность. Не может быть, чтобы там не обрадовались этому камешку! Вот и поглядим…
Киммериец засмеялся, предвкушая очередное приключение. Его неугомонная натура вечно не давала ему покоя.
Эх, а славный все же камешек, видит Кром!
Конан развернул платок, положил на ладонь тускло заблестевшее серебристое кольцо, повернул — и Синий Сапфир заиграл гранями, словно там внутри скрывался таинственный огонь.
Истинное чудо, даже трудно поверить, что видишь его своими глазами! Конан с грустью смотрел на самоцвет, словно предчувствуя скорую разлуку. Впрочем, у него ни золото, ни камни никогда не задерживались надолго. Словно Бел, бог воров, шутил над своим непутевым приемным сыном. А, может, так оно и было?
Остальные тоже молча глядели на камень, каждый задумался о своем.
Что ждет впереди?..
И разве мог сейчас знать киммериец, что с таким трудом добытый им когда-то сапфир спустя многие, многие годы, после того, как он благополучно спусти его за игрой в кости, вновь вернется к Конану в туранском городе Замбуле, который обретет камень повторно, чтобы возвратить истинной владелице — королеве Офира Марэле… Но это будет еще нескоро.
— У меня для тебя еще один подарок,— сказал вдруг Конан, вытащил из мешка ларчик и отдал Денияре.
— Ты же мне вчера уже подарил один! Как ты щедр, любимый!
— Открой — этот мне понравился еще больше,— усмехнулся Конан.
— Ой! Столько золотых! Откуда такое богатство?
— Немного возьму себе на дорогу,— выуживая несколько монет, сказал киммериец.— А остальное — тебе. Я себе еще добуду, да и все равно монеты сквозь пальцы утекут. Тебе нужнее. Бери, красавица!
Расстроганная девушка залилась слезами. Еще никто и никогда не заботился о ней так, как этот неотесанный северянин.
У Денияры на миг в душе поселился страх: а как она будет дальше жить без него?! Может быть, броситься ему на шею, попросить взять с собой…
Но женщина знала, что это будет тщетно. Как бы ни был привязан к ней киммериец, свободу он любит еще больше.
И потому, как мудрая женщина, она не стала омрачать разлуку своей грустью, а постаралась устроить все так, чтобы их прощальный вечер запомнился северянину надолго.
…Когда Конан покинул гостеприимный дом Денияры, была глубокая ночь.
Прощание с женщиной оказалось трогательным и столь бурным, что даже такой могучий человек, каким был варвар, испытывал легкую слабость в коленях.
На следующее утро небольшой караван выехал из южных ворот Шадизара: несколько всадников на горячих туранских жеребцах сопровождали четырех женщин и двоих мужчин; замыкали кавалькаду несколько мулов с поклажей. Когда городские стены скрылись за барханами, один из всадников отделился и взял путь на север.
— Прощай, Конан! — помахали руками женщины, утирая глаза, полные слез.— Увидимся ли еще когда-нибудь?
— Жизнь велика, а боги милостивы! — отвечал всадник.— Счастливо тебе, Денияра, и вам, красавицы! Прощай и ты, Нинус!
Он проскакал несколько сот локтей и оглянулся. Освещенный лучами восходящего солнца караван шел по гребню.
С этого расстояния уже нельзя было различить человеческих лиц, фигуры все уменьшались и уменьшались, пока не превратились в едва заметные точки.
