мать… – Она покачала головой. – Ну да ладно. Теперь это не имеет никакого значения.
– Эйнхерий… – протянул я. – Но Мёрф не умерла «подобающей смертью».
– Она разменяла свою жизнь на жизнь йотуна, – сверкнула глазами Гард. – Она защищала тебя, и небезрезультатно. Так что она приняла смерть воительницы. Не ради личной славы, но выполняя воинский долг.
Я непонимающе склонил голову. Гард неловко взмахнула рукой, едва не ударив себя по виску.
– Это четко очерченный интеллектус каждого, кто пал смертью храбрых, и его деяний. Я же знаю, кем она была, Дрезден. Не смей обесценивать ее гибель. Не смей отрицать, что это была кульминация жизни, полной героизма.
Что ж…
Возразить было нечего.
Я уперся затылком в ящик за спиной, и по щекам заструились слезы, по некоему волшебству не повлиявшие на размеренность моего дыхания.
– Умирать… Хреново это. Еще хреновее, чем жить. Ну зачем, зачем она полезла в самое пекло?
– Чтобы ты остался жив, – сказала валькирия. – И я тоже. Как и множество других людей. И чтобы в мире не воцарился хаос.
– Еще не вечер, – мрачно отозвался я, сделал еще один глоток, вернул бутылку и добавил: – Передай ему кое-что от меня.
Гард бросила на меня настороженный взгляд:
– Прежде чем продолжить, знай: тот, с кем ты имел дело, всего лишь… одна из граней существа, чьим символом является валькнут. Образ, созданный для восприятия смертным разумом. Пусть его сила поуменьшилась, но это существо остается порождением стихии. Оно не из тех, кто пропускает оскорбления или угрозы мимо ушей.
– Вот и хорошо. Поскольку мне надо, чтобы до него дошел смысл сказанного. – Говорил я негромко, но в словах моих ворчал гром. – Передай Одину, что, если он обойдется с Мёрф хуже, чем с ней обошелся бы Гарри Блэкстоун Копперфилд Дрезден, я вышибу дверь его дома, ощиплю его гребаных воронов, смету его с ног, выбью из него всю дурь, отволоку на Духоприют и закрою в одной камере с Последней из титанов. Клянусь своим Именем.
Гард с недоумением воззрилась на меня.
– В прошлом я уже одолел божественную сущность, – сказал я, – и сделаю это снова, даже если для этого придется поставить на уши весь мир. Так что передай ему мое обещание. Слово в слово.
Какое-то время Гард смотрела на меня, а затем улыбнулась, медленно и даже печально.
– Передам. – И негромко добавила: – Думаю, он будет рад это услышать. Чего не скажешь о близнецах. Не бойся за сестру по оружию. В залах Вальхаллы воины, отдавшие жизнь за семью, любовь и долг, пользуются заслуженным уважением. Она не будет ни в чем нуждаться.
Я кивнул. Помолчал и продолжил:
– Раз уж она стала валькирией, может…
– Нет, – покачала головой Гард. – Нет, пока о ней не забудут все, кто ее знал. Эту грань не отважится переступить даже сам Всеотец.
– Она… Это… – Я поморгал. – Она была незабываемая.
– Да, это так, – согласилась Сигрун. – И заслужила передышку.
– Чего она не заслужила, так это получить пулю в шею, – со злостью сказал я.
– Любой воитель смертен, – ответила Гард. – И если он, подобно твоей подруге, с честью принял смерть, выполняя свой долг, любой сочтет это достойным финалом достойной жизни.
Я кивнул, но с горечью произнес:
– К черту достоинство. Я уже по ней соскучился.
На несколько безмолвных секунд я утратил способность видеть, а затем сказал:
– Соболезную. Насчет… Нейтана. До самого конца он оставался верным другом.
– Ой, да ладно тебе, Дрезден. Ты-то по-прежнему здесь. – Но, отвечая, она кивнула и тоже расплакалась.
Несколькими днями позже были похороны, а затем мы с ребятами из «Паранета» устроили поминки в баре у Мака.
Все оцепенело пытались подстроиться под новую реальность.
Той ночью сгинули десятки тысяч человек.
Окончательный счет павших был таким, что для размещения тел не хватило бы стадиона «Солджер филд». Его, кстати говоря, предоставили потерявшим кров, которых оказалось тысяч сто, если не больше.
Этне обошлась с жилым фондом Чикаго похлеще, чем я. Примерно как в компьютерной игре «Старкрафт» на карте «Вакка-вакка».
Охотники, в частности, разнесли все кварталы на своем пути и вырезали девяносто пять процентов тамошних жителей, пока не добрались до Саут-Сайда, где началось что-то вроде ограбления Первого национального банка Нортфилда, штат Миннесота [37]. Оказалось, что многие готовы защитить себя с оружием в руках. Понятное дело, на Южной стороне полно бандитов, но гораздо больше простых граждан, вооруженных лучше, чем средний горожанин. Едва они поняли, что происходит, как улицы превратились в подобие стрелкового тира, и на этом фланге произошел перелом, открывший окно возможностей для Марконе.
По всей очевидности, даже легион мифических существ может ожидать неприятностей, если отважится ступить на самые неприветливые улицы в мире.
Электричества все еще не было, и включили его не скоро. Поломки оказались чересчур масштабными. Из-за этого появились проблемы с питьевой водой. Многие заболели, некоторые умерли, и дела могли бы принять совсем скверный оборот, будь это лето пожарче, но погода оставалась на удивление мягкой и прохладной, с обильными дождями. Может, это было дело рук одной из королев Феерии. Или сама Вселенная решила, что город заслужил передышку.
Как бы то ни было, когда мы собрались у моей могилы на кладбище Грейсленд, лил дождь.
Мы наполнили гроб фотографиями. Я бросил в него ту, что сделал какой-то шутник из полиции: мы с Мёрфи спорили, и у обоих были карикатурно-мультяшные лица. Почему-то я решил, что этот снимок отражает самую суть наших отношений.
У которых почти не было шансов вырасти во что-то серьезное.
В гроб отправлялись все новые фотографии. Без рамок. Иначе не хватило бы места. Если человек отдал жизнь за город, его фото падало в гроб. Не найдя личного снимка, мы довольствовались копией водительских прав. За портретом Хендрикса последовали фотографии Йошимо, Чендлера и Дикого Билла. Проклятье. Каждый в сообществе Паранета – да что там, почти каждый в городе! – потерял кого-то из друзей или родственников.
Гибель знакомых не остается без внимания, и та ночь стала отправной точкой для перемен. Сверхъестественный мир превратился в угрозу, которую невозможно игнорировать или отрицать.
Баттерс, который в шейно-грудном корсете выглядел смешнее обычного, всю поминальную службу простоял рядом со мной. Что касается выживших, на кладбище пожелали прийти человек пятьдесят моих добровольцев. На церемонии – местами комичной, местами душераздирающей – я провозгласил их Рыцарями «Фасолины» и Защитниками Чикаго. А затем приколол каждому на грудь сухую лимскую фасолину, приклеенную к стальной подложке, и пообещал:
– Если вам – или тем, кого вы любите, – будет грозить опасность, найдите меня. Если вместо вас придет другой человек,
