— Да.
Поль повернулся лицом к Спайеру, прижался спиной к Воротам и сложил руки на груди. Тут же он почувствовал холод, разом охвативший всю спину, но не сдвинулся с места. Энергия до сих пор не изменила ему, она пульсировала в драконовом родимом пятне.
Глаза Спайера на какую-то долю секунды расширились и странно блеснули. Он осмотрел Поля с головы до ног.
— Я знаю твой ответ, — сказал он, — но я хочу услышать его из твоих уст.
— Ты сбежал от моего отца, оставив его на растерзание войскам.
Эта фраза озадачила Спайера, он нахмурился.
— Он поступил, не послушав моего совета, — произнес он в ответ. — И войска подошли из-за его действий, а не из-за моих. Мне не было смысла погибать вместе с ним, просто из солидарности. Но зачем тебе все это? Ты даже не знал своего отца.
— Просто любопытно, — сказал Поль, — хотелось услышать твою версию.
— Конечно, ты не станешь использовать этот аргумент, чтобы отвергнуть меня? Ведь ты был совсем дитя.
Поль кивнул. Он вспомнил о приведении своего отца и его предостережении там, в сумрачной пещере.
— Ты прав. Но побалуй меня еще одним ответом на вопросом, если хочешь отвечать. Могла ли между вами произойти борьба за власть, в конечном итоге за господство в том новом мире?
Спайер слегка покраснел.
— Я не знаю, — сказал он в некотором замешательстве, — возможно…
— А может она началась еще раньше? Вы были в преддверии революции, новых перемен, а это лучшее время, чтобы избавиться от конкурента…
— Хватит, довольно. Я и так понял, что твой ответ «нет». Может соблаговолишь сказать мне, по какой причине ты мне отказываешь?
Поль пожал плечами.
— Выбери любую по своему вкусу, — сказал он. — Возможно я просто не уверен в себе. Но я думаю и этого вполне достаточно.
Холод сковал все его тело, но он не сделал ни малейшего движения, чтобы отодвинуться от тела змеи, которое он подпирал спиной, прислонившись к Воротам. Было такое чувство, что Ворота сами удерживали его в том положении…
— Очень жаль, — произнес наконец Спайер, — ведь я почти полюбил тебя.
Поль напал на него. Он сконцентрировал каждый бит своей силы, которой обладал, направил всю свою волю и выстрелил этим сгустком энергии.
Очень медленно и спокойно Генри Спайер достал сигарету из портсигара, но тут же бросил ее, раздавив подошвой. Он спрятал портсигар в один из потайных карманов плаща. В его поведении сквозила некоторая наигранность и бравада. Поль знал, что колдун должен почувствовать его удар. Но психическая атака сделала свое дело. Поль ощутил смертельный страх, предвосхищая могущество Спайера, но отогнал страхи, собрался и настроился на отражение любой даже самой мощной атаки. Он целиком положился на провидение, и чувствовал себя так, будто летит в бездонный черный колодец, у которого нет дна.
Спайер поднял глаза, они словно молнии пронзили Поля. Волна сопротивления захлестнула его.
Спайер шагнул навстречу Полю.
Это было подобно падению головой в пылающий костер, встрече лицом к лицу с тигром.
Его зрение перескочило на внутреннее видение. Он сфокусировался на Спайере, приближаясь к нему, руки сами сделали боевую стойку. Образ Спайера, до сих пор находившийся на некотором расстоянии от него, растаял. Лицо колдуна расплылось в самодовольной улыбке, на лбу выступил пот. Кулак летел в направлении Поля.
Концентрация Поля оказалась сломанной. Он быстро пригнул голову и нагнулся, затем поднял руки, защищая лицо. Он услышал громкий треск и хруст, затем короткий вопль. Поль тут же сообразил, что удар Спайера пришелся по Воротам.
Он опустил руки, прицелился и ударил левой, затем без передышки правой по корпусу Спайера. Но удары не произвели никакого эффекта. Противник был вынослив и силен.
Даже отвесив левый апперкот и почувствовав, что он достиг цели, он осознал, что единственная боль, которую, по его мнению, испытывал этот человек — это боль в костяшках пальцев от удара по Воротам. Поль ударил правой, метя в лицо противнику, но его удар был блокирован на полпути. Спайер бросился на него.
Спайер всем телом врезался в Поля, отбросив его к Воротам. Ошеломленный Поль в ужасе столкнулся с дверью, его голова с треском ударилась о железную обшивку. Затем Спайер отступил на шаг назад, и их глаза снова встретились.
Он взывал к родимому пятну в форме дракона и молил о защите, его тело было охвачено шоком, подобным электрическому удару. Он оправился от удара и вновь почувствовал прежнюю силу, но, казалось, вся его воля не сумеет защитить его от противника. Внезапно он ощутил нарастающее давление, но эта тяжесть совсем не была похожа на ту, что насылал на него Райл. Оба противника, и он и Спайер, стояли абсолютно неподвижно, и хотя Поль сконцентрировал всю энергию на собственной защите, тяжесть все нарастала.
Кровь молотом застучала в висках, грудь сдавило так, что дыхание прорывалось с трудом. Он покрылся испариной, вспотел так, что можно было выжимать, хотя всем телом дрожал от холода. Голова пошла кругом. Сознание померкло, прояснилось, потом снова померкло. Он понял, что может противостоять Спайеру всего несколько секунд. Его силы таяли. Этот человек подчинит его своему контролю, заставит отдать злосчастные статуэтки, а затем возможно и его принесет в жертву. Где же то пламя, которое руководило им, защищало?
Ему показалось, что он услышал робкий, дразнящий смех. Он внезапно понял, что это именно тот конец, к которому вели его огоньки. Они тоже хотели, чтобы Ворота были открыты. И если он не захотел помочь им в этом, они не стали его защищать.
Голова закружилась еще сильнее. Свет стал меркнуть в его глазах. Если это уже конец, он, по крайней мере, должен попытаться нанести противнику последний удар.
Он оперся правой рукой о Ворота и вытолкнул себя навстречу Спайеру. Из последних сил он отчаянно замолотил кулаками, снизу, сверху, сбоку, опять сверху…
Он сам удивлялся, что его удары достигали цели. Последнее, что он успел увидеть, падая на пол и теряя сознание, было изумление, застывшее на лице Спайера, падающего навзничь.
Свет погас, мрак и тупость стали последними ощущениями Поля. Он ничего не почувствовал, упав на пол. Темнота и пустота.
Падение. Он медленно проваливался сквозь мрак и безмолвие. Его единственным ощущением стал холод, сковавший его плоть. Но и холод впоследствии исчез.
Как долго он падал, он не мог сказать — мгновения, годы, столетия… Прежний холод, одолевавший его, исчез, и теперь он пребывал в глупой эйфории. Память требовала слишком большого напряжения. Единственное, что он знал и помнил, это то, что хорошо бы оживить все, что было в прошлом, или, по крайней мере, найти силы на мыслительный процесс…
