встревоженную и заботливую наседку.
– Ты – червяк! Слизень! Жирная, толстая скотина! – напевно честила Муулша его стройная и юная жена. – Своей вонючей алчностью ты загубил мне всю жизнь! Ни одной благородной даме и в голову не придет заговорить со мной. Ни один лорд или даже купец не осмеливается ухаживать за мной. Меня изгнали из общества. И все потому, что твои мерзкие пальцы грязны от вечного пересчитывания монет!
– Но, Атья, – робко пробормотал супруг, – я думал, у тебя есть друзья, которых ты навещаешь. Почти каждый день ты пропадаешь на долгие часы и никогда не говоришь мне, куда идешь.
– Чурбан бесчувственный! – завопила Атья. – Что удивительного в том, что я ускользаю в какой-нибудь укромный уголок, чтобы поплакать и попытаться найти горькое утешение в уединении? Тебе никогда не понять моих чувств. И зачем только я вышла за тебя? В жизни бы этого не сделала, можешь быть уверен, если бы мой бедный отец не оказался на мели и ты не вынудил бы его отдать меня в жены. Ты купил меня! Только так ты и умеешь добиваться своего! А когда мой бедный отец умер, у тебя хватило наглости купить и этот дом – его дом, дом, в котором я родилась. Ты сделал это, чтобы довершить мое унижение. Тут ведь все вокруг меня знают, и любой может сказать: «Вот идет жена этого скряги-ростовщика!» – если, конечно, он употребит вежливое слово «жена». Тебе нужно лишь мучить и унижать меня, чтобы я скатилась до твоего уровня, ниже которого некуда. Гнусная свинья, вот ты кто!
С этими словами девушка забарабанила золочеными каблучками по сверкающему паркету. Одетая в желтую шелковую тунику и шальвары, она выглядела хрупкой и очень хорошенькой. Ее головка с крошечным подбородком и яркими глазами, увенчанная копною блестящих и гладких черных волос, была необычайно привлекательна. Быстрые движения оставляли впечатление непрерывного трепетания. В этот миг каждый ее жест был полон гнева и невыносимого раздражения, однако в них чувствовалась и привычная непринужденность, благодаря чему Мышелов, наслаждавшийся уморительным зрелищем, сделал вывод, что подобная сцена разыгрывается далеко не впервые.
Комната с шелковыми драпировками и изящной мебелью была под стать хозяйке. Многочисленные низенькие столики были заставлены баночками с косметикой, бонбоньерками и всяческими безделушками. Пламя длинных свечей чуть колыхалось от теплого ветерка, проникавшего через открытое окно.
С потолка на тонких цепочках свисала дюжина клеток с канарейками, соловьями, попугайчиками и другими певчими птичками, из которых одни дремали, другие сонно чирикали. На полу тут и там лежали маленькие пушистые коврики. Словом, довольно уютное и мягкое гнездышко для каменного Ланкмара.
Муулш был примерно таким, каким изобразила его жена, – жирным, уродливым и лет на двадцать старше ее. Кричащих расцветок туника висела на нем как мешок. В его глазах, устремленных на жену, была забавная смесь страха и желания.
– Ну, Атья, голубка моя, не надо на меня сердиться. Я ведь стараюсь угодить тебе изо всех сил, я так тебя люблю! – возопил он, пытаясь накрыть ладонью ее руку.
Она ускользнула. Он неуклюже бросился за ней и тут же налетел на низко висевшую клетку. Супруга с гневом набросилась на него:
– Не смей трогать моих птичек, скотина! Ну-ну, мои миленькие, не бойтесь, это просто старая слониха.
– Да чтоб их разорвало, этих твоих птичек! – держась за лоб, порывисто воскликнул ростовщик, но сразу же опомнился и стал отступать назад, словно боясь, что схлопочет туфлей по физиономии.
– Ах вот как? Тебе мало прежних оскорблений, ты теперь хочешь, чтобы нас разорвало? – проговорила Атья, тон которой внезапно сделался ледяным.
– Ну что ты, возлюбленная моя Атья! Я забылся. Я очень тебя люблю и твоих пернатых крошек тоже. Я не имел в виду ничего плохого.
– Как же, ничего плохого! Ты лишь хочешь замучить нас до смерти. Хочешь унизить и…
– Но, Атья, – умиротворяюще произнес ростовщик, – по-моему, я вовсе тебя не унизил. Вспомни-ка: даже до нашей свадьбы твоя семья не водилась с ланкмарским обществом.
Мышелов, едва сдерживая смех, понял, что последнее замечание было ошибкой. Дошло это и до Муулша: когда Атья, побледнев, потянулась за тяжелой хрустальной бутылкой, он отступил назад и закричал:
– Я принес тебе подарок!
– Могу себе представить, – презрительно скривилась женщина, которая немного успокоилась, но все еще держала бутылку наготове. – Должно быть, какая-нибудь дешевка, какую приличная дама подарила бы своей горничной. Или кричащие тряпки, годные разве что для публичной девки.
– О нет, дорогая, это подарок, достойный императрицы.
– Я тебе не верю. В Ланкмаре меня не принимают только из-за твоего скверного вкуса и дурных манер. – Тонкие и безвольные губки избалованной женщины надулись, ее прелестная грудь продолжала вздыматься от гнева. – «Она сожительница ростовщика Муулша», – говорят люди и хихикают надо мной. Хихикают, ты понимаешь это?
– Они не должны так делать. Я ведь могу купить их всех вместе! Посмотрим, что они запоют, когда ты наденешь мой подарок. Да за такую драгоценность жена сюзерена отдаст что угодно!
Когда прозвучало слово «драгоценность», Мышелов буквально почувствовал, как по комнате пробежала дрожь предвкушения. Более того, он заметил, что одна из шелковых драпировок колыхнулась, причем это сделал явно не ленивый ветерок.
Осторожно продвинувшись вперед, Мышелов изогнул шею и заглянул вниз, в промежуток между драпировками и стеной. На его некрупном и задорном лице появилось выражение ехидного веселья.
За драпировкой, освещенные янтарным светом, просачивающимся сквозь желтую материю, скрючились два сухопарых человека, единственную одежду которых составляли набедренные повязки. У каждого в руках был мешок, достаточно большой, чтобы его можно было накинуть кому-нибудь на голову. Из мешков доносился запах какого-то сонного зелья, который Мышелов уловил еще раньше, но никак не мог определить, откуда он исходит.
Улыбка Мышелова сделалась шире. Он бесшумно пододвинул к себе удочку и еще раз проверил леску, на конце которой вместо крючка были привязаны когти, намазанные чем-то липким.
– Ну, показывай свой подарок! – велела Атья.
– Сейчас, дорогая, – ответил Муулш. – Но, по-моему, прежде нам надо закрыть все окна, включая и то, что выходит на крышу.
– Вот еще! – возмутилась Атья. – Стану я задыхаться только из-за того, что какие-то старухи навыдумывали всяких глупых страхов!
– Но, голубка моя, это вовсе не глупые страхи. Весь Ланкмар трепещет, и не без оснований.
Он собрался было кликнуть раба, но Атья капризно топнула ножкой:
– Не смей, жирный трус! Я не хочу поддаваться детским испугам. И не верю ни в одну из этих фантастических историй, какие бы знатные дамы их ни рассказывали, выдавая за чистую правду. И не вздумай затворять окна. Немедленно показывай подарок, а
