Эртель же становиться человеком упорно не желал. Поселился где-то неподалеку от нашего поселка, уходил, возвращался, крутился около Нейи и снова пропадал. Объявился с первыми снегопадами, когда мы уже начали опасаться, не стряслось ли с ним чего скверного: на двух ногах, тощий, замученный и в такой жутчайшей тоске, что она висела вокруг него ясно видимым черным облаком. Я ничуть не преувеличиваю. Это облако видели даже люди, не имеющие ни малейшего отношения к магии. Некоторые уверяли, будто от молодого короля Пограничья «несет безумием», а Ричильдис и Гвен от него шарахались в самом настоящем ужасе. Несколько дней он ни с кем не разговаривал, просто жил у нас на конюшне. Затем пожелал побеседовать со мной, узнать, что происходило во время, пока он бегал по лесам. Я рассказал — обо всем, включая Кровавую Ярмарку, нападение скогров на замок короны и твое решение сделать Пограничье протекторатом Аквилонии. Вообще-то я опасался, что последняя новость выведет его из себя, но обошлось: он только скривился. Ничем помочь я ему не мог, лишь дожидаться, пока человеческая половинка его души возьмет верх. Эртель же рассудил по-своему: спустя несколько дней ему понадобилось, чтобы я, Диса и пасынок отправились вместе с ним в Вольфгард. Объяснять, зачем, отказался. Я не хотел — мало ли что может случиться с ним в дороге, но принцесса вдруг встала на его сторону и тоже сказала: «Едем!»
Что ж, я уступил и мы поехали. Вольфгард стоял на прежнем месте, а на тракте мы встретили несколько двергских караванов: подгорные жители постепенно возвращаются. По слухам, Фрам и некоторые его соплеменники объявились еще в начале осени, но встретиться с ним мне пока не довелось. Если увидимся — отпишу, что любопытного он мне поведает. В город нас впустили без всяких затруднений, в цитадель тоже, хотя изрядно удивились. Эртель прямиком направился в Охотничью залу, волоча нас за собой, а по дороге громогласно требуя доставить к нему протектора. Я уже ни с чем не спорил, просто ждал, чем все закончится.
Что ж, финал был несколько неожиданным. Господин протектор не замедлил явиться, вытаращился на это воскресшее из мертвых чудо, но возразить против его пребывания в коронном замке не рискнул — в конце концов, Эртель Эклинг по-прежнему оставался законным правителем Пограничья. Далее последовало то, что принято называть отречением по всей форме.
Да-да, мой друг, Эртель в присутствии свидетелей отказался от короны — как он сам заявил, по причине телесной и умственной слабости и за полнейшей неспособностью достойно управлять доставшимся ему государством. Месьор Галтран мысленно возликовал, решив, что исчезло последнее препятствие к полнейшему и окончательному слиянию Аквилонии и Пограничья, ан нет — на прощание Эртель все же показал клыки. Отречься-то он отрекся… да только в пользу своего пасынка, потребовав от Аквилонии защиты прав и достояния мальчика, пока тот не достигнет совершеннолетия и не сможет занять положенное ему место. Из говорившихся речей Гвен, по-моему, понял лишь половину, зато юная госпожа Ричильдис уловила суть дела с полуслова. Не знаю, насколько законны действия Эртеля и имел ли он право так поступить, однако многочисленные бумаги по передаче прав наследования подписаны (некоторые из них несут на себе и мою закорючку правомочного свидетеля), украшены гербовыми печатями и, по моим расчетам, где-то после окончания празднования Йоля толстый пакет прибудет к тебе в Тарантию, для высочайшего одобрения. Насколько я разбираюсь в законах, теперь либо ты, либо твой наследник будут считаться опекунами малолетнего Гвена Эклинга — если, конечно, ты не изберешь на эту должность кого-нибудь другого.
Отделавшись от возни с бумагами, Эртель вздохнул с явным облегчением. Мы пробыли в городе почти три дня… и если тебя это интересует, я виделся с Ренисенб эш'Шарвин. Скандалов, столь радующих зевак, на сей раз не было. До сих стыдно за то вульгарное представление, которое меня угораздило учинить — но, в конце концов, меня еще ни разу не бросала женщина! Оказалось, это довольно-таки грустно и болезненно, хотя спустя некоторое время становится полегче. Мне требовалось забрать кое-что из книг, хранившихся в Медвежьей Башне… и хотелось узнать, как идут дела у моей бывшей ученицы и ее приятеля. Что ж, у них все отлично — насколько может быть прекрасным бытие двух созданий, отныне и до смерти связанных Разделением Жизни. Кажется, сие мрачное обстоятельство их не особенно тяготит. Рени заделалась советницей при протекторе, месьор Дарго заправляет Дознавательной Управой, достигнув на сем поприще изрядных успехов. Конечно, а как же иначе: ведь ему открыты тайны и живых, и мертвых. Сильно подозреваю, что эта парочка приложила руку к загадочному исчезновению из каземата Крэгана Беспалого, однако вытянуть из них что-нибудь определенное по этому поводу мне не удалось. Впрочем, если они его и прикончили — так тому и быть. Я бы на такое не решился.
«Корона и посох» снова открылась, и месьор Далум, хотя и изрядно спавший с лица, по-прежнему торчит за стойкой. Между прочим, именно в нашей любимой таверне я обнаружил Темвика Магнуссона. Он вернулся в Вольфгард одним из первых — никакое Проклятие не в силах победить врожденное здравомыслие этого человека. Он пребывает в своей прежней должности управляющего коронным замком и настойчиво пытался уговорить Эртеля не разбрасываться коронами направо и налево, а повременить немного. Убеждения не помогли: если уж Эклингу взбрело чего в голову, он от своего не отступит.
Эртель проводил нас до Ундола, после чего мы расстались. Он забрал с собой госпожу Раварту, и они ушли в леса — в зверином облике. Надеюсь, они отыщут подходящее убежище, чтобы перезимовать: Диса утверждает, зима в грядущем году будет долгой и холодной. Я ей верю — погоду она предсказывает безошибочно…»
Послание третье
Написано своеручно наследником Трона Льва Коннахаром Канахом, предназначено правителю Аквилонского королевства Конану I Канаху. Отправлено в 1 день Второй летней луны 1314 года из форта Чандар (область Чохира Закатной марки). Доставлено в Тарантию и вручено Его Величеству в 20 день Второй летней луны 1314 года.
«Отец,
сим письмом шлю тебе привет и низкий поклон из нашей пограничной глухомани в блистательную Тарантию.
Прежде всего, извини за длительное молчание — тому имелись причины. Расстались мы, ты сам помнишь, довольно прохладно и при не самых приятных обстоятельствах. Признаюсь, первое время по прибытии в форт я тосковал ужасно, садился за письмо чуть не каждый вечер и выходила такая слезливая ерунда… Если бы наш тарантийский библиотекарь месьор Невдер узнал, какое количество дорогого пергамента я в сердцах отправлял тогда в огонь, то проклял бы меня почище Исенны (не к ночи будь помянута последняя личность). Наконец на самого себя крепко озлившись, я дал зарок не брать в руки перо и не подходить к чернильнице до тех пор, покуда не пройдет душевная смута и утраченное спокойствие не вернется ко мне. А поскольку наилучшим средством для восстановления душевного равновесия является работа, и чем она тяжелее, тем лучше, твой сын немедленно по прибытии в форт Чандар погрузился с головой в кипучую деятельность самого разного рода — начиная от самоличного обучения новобранцев и заканчивая проверкой счетов на поставляемую в гарнизон провизию.
