Сеор Зиберто, с пеленой недавнего сна в покрасневших глазах, потребовал, чтобы ему вернули пистолеты — он сам расправится с негодяями, похитившими его больную родственницу.
На это седой, со шрамом через все лицо, командир храмовых охранников возразил:
— Ты на земле богини, добрый человек. Здесь кровь зря не льют. Будь это налет слуг Черной Вражины, — вскинул он руки жестом, отвращающим беду, — мы бы и постреляли, и в клинки врага взяли. А раз тут не налет, а что-то непонятное, то без всякого смертоубийства подождем мудрого Клодиуса, ему и решать, как быть.
Глава обители не заставил себя ждать. Он уже успел с молодым проворством побывать на пожарище, выяснить, что жертв нет, а пострадавшими занимается лекарь. И теперь явился чинить суд над смутьянами, взбаламутившими мирную обитель.
— Вы еще с оружием? — вопросил он мрачных, но явно не перепуганных людей. — Может, осмелитесь поднять его на мирного жреца?
Ответил молодой человек с осанкой и манерами дворянина (Клодиус вспомнил: Дик Бенц, капитан-небоход):
— К мирным жрецам мы со всем почтением. Заберем девушку, которую у нас похитили, поклонимся жрецам и прочь пойдем.
— Похищенную девушку? — переспросил Клодиус, понимая, что события вырвались из-под присмотра.
— Я же вам говорила! — пискнула Лита из-за плеча старика. — Я же рассказывала, что Зиберто диль Каракелли украл меня!
— Но, дитя мое, — в тревоге ответил глава обители, — ты говорила совершенно безумные вещи, к тому же противоречивые! То заверяла, что родом из знатной иллийской семьи, то утверждала, что служишь на какой-то небоходной шхуне…
— Не на какой-то, — вмешался Бенц, — а на шхуне «Миранда», капитаном и владельцем которой являюсь я. Сеорета диль Фьорро, — Дик голосом выделил дворянскую частицу «диль», — служит у нас поваром. Экипаж не бросает своих в беде.
Клодиус Добронравный глубоко вздохнул. Он понимал, что этот разговор для обители — опаснее набега иноверцев. Почти все люди Антары сгрудились здесь, под луной, на вытоптанном снегу. Даже дети… даже Фомас притащился, с его-то больной спиной! Все шесть семей, маленькое королевство Клодиуса. И еще паломники, но эти как приехали, так и уедут. А ему, главе обители, жить со своими людьми. Его власть во многом держится на их уважении.
— Если вы, капитан, утверждаете, что знатная барышня была похищена, почему вы со своими людьми ведете себя как воры? — сухо спросил жрец. — Почему вы не сообщили об этом властям?
— Похищение было совершено в джермийском городе Фейхштаде, — тут же ответил капитан. — Бургомистр города, геер Вестерхост, тут же получил нашу жалобу и ведет расследование. Но мы не могли ждать, пока власти доберутся до злодеев, похитивших юную сеорету…
— Злодеев? — шагнул вперед Зиберто диль Каракелли. — А вы-то сами кто? Из родственников у барышни — только дядя. Может, скажете, что это он вас прислал?
Дик хотел запальчиво ответить… но осекся. Вспомнил рассказ Литы о слезах, что текли по лицу Антанио диль Фьорро в последний вечер, когда дядя и племянница были вместе.
«Я поняла, что моя участь решена. Дядя Антанио мне не защитник. Не знаю, как эти негодяи взяли над ним власть…»
Если мерзавцы сделают своим союзником дядю Литы — это будет катастрофа!
Глава обители тем временем мучился от невозможности перенести этот разговор в свой дом, в четыре стены, подальше от лишних ушей. Увы, нельзя! То, что началось на глазах у всех, должно при всех и закончиться.
— Хоть мне и дано право суда, полагаю, с этим делом должны разобраться власти, — неохотно сказал Клодиус. — Если я призову в обитель судью, согласитесь ли вы, капитан, вместе со своими людьми свидетельствовать под присягой?
— Конечно! — ответил Бенц с жаром.
— Под присягой? — усмехнулся Зиберто диль Каракелли. — Да пожалуйста! Вас тут четверо вместе с девчонкой — клыкастый зверь в счет не идет. А я тоже присягну, да моя почтенная родственница, сеора Модеста, клятву даст, да мои люди в стороне стоять не будут. Считайте тогда, на чьей стороне окажется правда.
Клодиус задумчиво кивнул. Он знал, что порой суд превращается в перетягивание каната — какая сторона сумеет выставить больше свидетелей?
Понял это и капитан Бенц. Даже в лунном свете видно было, как он побледнел, как поднял шпагу в ножнах, словно готовясь отразить нападение всего отряда сеора Зиберто.
И тут впервые заговорил небоход, за спиной которого пряталась девушка.
— В Хэддане есть хороший обычай — уважение к старости. Я в нашем экипаже самый старший. А потому, да простит меня капитан, сейчас я, погонщик Маркус Тамиш, буду говорить за всех нас.
— Говори, Отец, — кивнул капитан.
— Думаю я, что надобно нам призвать свидетельницу, слово которой стоит куда дороже всех наших клятв.
— Это кто ж такая? — издевательски спросил сеор Зиберто.
— Вы ее знаете, ваша милость. И, что важнее, она знает вас.
Старик шагнул в сторону и оказался около опорного столба сторожевой башни. В лунном сиянии на бревне был виден каждый сучок, каждая царапина. Погонщик устремил задумчивый взгляд на столб и замолчал, словно потеряв интерес к беседе.
Все притихли, никто не торопил его: уважение к старости и впрямь было в крови у хэдданцев. Лишь сеор Зиберто хмурился раздраженно и нетерпеливо.
Наконец Маркус Тамиш заговорил снова — и все вздрогнули: такая страсть и такой гнев звенели в его голосе.
— Вы не поняли, о ком я? А ведь мудрый Клодиус напомнил, что мы во владениях богини! Антара Лесная, к тебе взываю! Не дай свершиться несправедливости! Покажи, кто здесь прав, а кто виноват!
— И как, ты полагаешь, богиня выразит свою волю? — строго спросил глава обители.
— Тем языком, которым говорят боги! — отозвался погонщик. — Антара, первое творение Эна Изначального! Покажи свою власть, яви чудо! Если мы правы, а Зиберто диль Каракелли лжет — даруй на миг мне, старому, мощь десяти богатырей! Если ты на моей стороне — помоги одним ударом обрушить эту башню!
И со всей силы старик пнул опорный столб.
Послышался треск, хруст. Башня осела, сокрушив своим весом столб, скособочилась вниз углом — и с грохотом развалилась, рухнула грудой обломков. Старик-погонщик еле успел отбежать в сторону.
Грохот сменился мертвой тишиной. Потрясенные люди замерли не дыша.
И в этой тишине возник тоненький, чистый голос. Лита выводила слова «Гимна малых» — всем известной детской песенки о доброте Антары. На второй строке песню подхватила какая-то женщина — и почти сразу хор голосов нескладно, но истово повел напев, и сам Клодиус Добронравный вторил припеву: «О мать, ты сотворила нас, ты нам не дашь погибнуть…»
