— Постой, еще одно. — Король скрестил на груди руки. — Во-первых, пусть мудрецы в своих Палатах Древности почешут лбы, хоть час и поздний, и отыщут мне такого, чтобы знал все сказки про полуночный восход не хуже Аммия III Мабидана, а заодно хоть что-нибудь смыслил в тех местах, полых холмах и во всем прочем, о чем наговорил гонец. Да поскорее. Если поднимут с ложа — ничего страшного. Я умею быть благодарным.
— Что, во-вторых, кениг? — спросил Хорса, нимало, казалось, не удивленный внезапно вспыхнувшим интересом короля к наукам.
— Во-вторых, пускай виночерпий хоть из-под земли добудет настоящего ячменного пива. Такого, как делают в Нордхейме, и чтоб холодного. Теперь действительно все. Иди, Хорса.
Гандер в очередной раз с достоинством поклонился и, наконец, вышел. Пока найдут Умберто, пока проснется толстый виночерпий, пока мудрые старцы перестанут чихать от пыли, поднятой от их пергаментов и папирусов, и сообразят, чего хочет король, минет четверть ночи.
Самому Конану не было нужды собираться. Все необходимое находилось рядом, в этой комнате: пледы, шкуры, вода во фляге, хлеб и меч. Срываться в путь в любой час и в любом состоянии Конан научился давно. Можно было даже вздремнуть, чем король и занялся. Просыпался он от малейшего шума или же ровно тогда, когда сам того хотел, словно внутри у него были часы.
Миг окончательного пробуждения настал несколько раньше ожидаемого, но Конану и того было довольно. В серебряной чаше он сам смешал вино и ледяную родниковую воду и выпил все мелкими глотками. Сонливость улетучилась мгновенно. В комнату вошли слуги, которые принесли пиво, свежую пищу и свечи.
Самостоятельно открыть дверь им оказалось не по силам, пришлось звать на помощь сотника Умберто. Молодцеватый черноволосый бородач лет сорока, прожаренный солнцем южных стран, сильный и выносливый, несмотря на худощавость, и прекрасный фехтовальщик был уже здесь со своей неизменной рапирой, подтянутый, бодрый, улыбчивый, одетый, как всегда, безукоризненно и не без франтоватости. К счастью, сегодня был его караул, иначе разыскать сотника среди ночи было бы очень непросто.
Киммериец быстро заметил слабость бравого вояки к красивой одежде, обзавестись которой ему не позволяло низкое жалованье, положенное прежним королем. Конан повысил содержание офицерам, но не слишком, зато повелел указом каждому портному раз в полгода обслуживать одного офицера бесплатно, а торговцев тканями обложил дополнительным, но не слишком обременительным налогом — на обмундирование армии. С той поры сотник блистал в столичном свете и был счастлив принести присягу королю и соблюдать ее, как того требовал долг чести.
Умберто успел послужить нескольким хайборийским дворам, а потому знал пять языков, умел ловко интриговать и был непревзойденным мастером обольщения. Из-за женщин и случались все его неудачи в карьере, все до единой. Из прочих неурядиц сотник выворачивался с проворством ужа. А еще Умберто любил разные удивительные приключения и мечтал, что однажды ему повезет и он обнаружит клад, после чего сможет испытать приключения не только те, которые случайно подвернутся за ближайшим углом в трактире, но и те, которые стоят денег, притом больших.
Сотник Умберто никогда не бывал на севере дальше Гандерланда, а потому от него было бы трудно добиться толка, обсуждая маршрут похода. Требовалось дождаться мудреца, коего искали и вроде бы уже нашли, но вот доставить немедля во дворец не могли: летом он жил за городом в своей усадьбе, куда и послали колесницу.
Зато, будучи человеком душевным и компанейским, сотник знал всех в дворцовой охране и еще многих из стоявших в столице полков. С некоторыми он бывал в переделках и мог оказать неоценимую помощь, подобрав еще двух-трех участников для маленького отряда. Конан вполне мог похвастать тем же, но вот среди столичного офицерства доверительных отношений у наемника с севера, героя границы, ни с кем не сложилось, а Пуантен и Боссония были слишком далеко. Посему и понадобились услуги Умберто. Сам сотник, разумеется, должен был сопровождать короля.
Умберто призадумался, пощипывая бородку, в то время как аристократически тонкие и белые пальцы другой руки изящно держали здоровенную глиняную кружку, до краев наполненную пенистым нордхеймским пивом.
— Имена двоих я назову сразу и не задумываясь, о король. Если же говорить о третьем, то я, право, в замешательстве.
— Тогда о третьем потом. Не назовешь ты — спрошу у Хорсы или вовсе никого не возьму. Кто скажет, что мы слишком малы числом, пускай идет к Нергалу. Мне нужен отряд, а не армия, — рассуждал Конан. — Кто эти двое?
— Ваше Величество, — церемонно начал Умберто, — первый — центурион тяжелой пехоты, Арминий, родом из Боссонии. Человек он простоватый и грубый, но исключительно надежный. В бою стоек, как скала. Однажды его центурия прикрывала отход в одном из тяжких боев с пиктами. О, это надо было видеть! — Умберто выразительно закатил красивые черные глаза. — Пикты шли на строй аквилонцев, как волны на скалистый берег, и — я не случайно уподобил Арминия скале — так же, как волны, разбивались и откатывались назад, устилая поле телами павших. А во главе обороны был Арминий, весь в крови — в крови врагов. Надо сказать, такой отборной ругани я не слышал ни до этого, ни после, но как она звучала! Это была музыка! И, тем не менее, — мечтательность на лице сотника сменилась серьезным выражением, — казалось, что от каждого слова на землю падает мертвым еще один пикт. Центурия тогда потеряла восемьдесят два человека, сам центурион был ранен в плечо и дважды в бедро, но за это время аквилонцы успели перестроить ряды, и пикты были отброшены и рассеяны. И какова же была награда герою? Арминия не упомянули даже в приветственной грамоте Нумедидеса победителям. Нынешняя реформа армии, проведенная Вашим Величеством, облегчила жизнь Арминию, он видел короля в бою и считает, что лучшего короля и желать нельзя. Это верный человек. Его следует взять с собой.
— Хорошо, — одобрил Конан. — Я помню его. Он будет с нами. Кто второй?
— О, тоже достойнейший человек! Тактичный, вежливый, исполнительный, искусный воин, но… — Умберто выдержал эффектную паузу, со всей возможной элегантностью отхлебнул пива и щелкнул пальцами, перестав теребить бородку. — Но есть одна тонкость, Ваше Величество: он, с вашего позволения, кхитаец.
— Кхитаец? — Тут даже видавший виды Конан удивился и призадумался. Кхитайцы действительно были лихими бойцами, если посвящали себя пути воина, но с выходцами из этой страны у Конана были связаны не самые приятные воспоминания. — С каких это пор, Умберто, ты пьешь с кхитайцами? Где ты его откопал? — поинтересовался, нахмурясь, король.
