И этот огонь, павший внезапно с каменных небеc, спалил его крохотное тело. Он погиб! Так гибнет мотылек, попавший в жаркое пламя свечи…
Конан закричал, забился — и обнаружил, что сидит на небольшом столе, в ящике с песком, где едва помещались его ноги. Прямо перед ним лежала книга, тоже не слишком большая и уже закрытая, а к книге тянулся невысокий худой старик в мантии из темного сукна. Руки у него были тонкими, лицо и шею иссекали морщины, а глаза под кустистыми лохматыми бровями казались шариками выцветшего и поблекшего янтаря.
Старик поднял книгу и дунул на нее легонько, отправив в полет к полкам. Затем его сухая теплая ладошка коснулась плеча Конана.
— Ну, сын мой, вот ты и свершил свое колдовство! И до чего же ты велик теперь! Я вижу, боги не поскупились, отпустив тебе все двойной мерой — и кости, и мышцы, и жилы, и кровь… А сейчас встань и позволь мне тебя осмотреть… все ли в порядке и не потерпел ли ты какого ущерба…
Конан спрыгнул со стола и чуть не свалился на пол — левая его нога была на три пальца длиннее правой, а то, чему полагалось болтаться между ног, он и вовсе не сумел разглядеть. Не осознав еще случившейся катастрофы, он услыхал спокойный голос эль Арруба:
— Ничего страшного, мой юный северянин, ничего страшного! Ты сделал две маленькие ошибки, читая заклинание, но мы их сейчас исправим… непременно исправим… Встань ровно и не шевелись!
Конан вытянулся, насколько это позволяли ноги разной длины, стараясь не глядеть вниз и каменея от ужаса. В следущий миг целитель пропел какую-то длинную фразу, пол под ступнями киммерийца дрогнул и сделался устойчивым, как базальтовая скала. Он опасливо покосился на свой живот, скользнул взглядом ниже — там все было в порядке. В полном порядке, лучше некуда!
Старый мудрец внимательно оглядел его, точно желая убедиться, что все пребывает на своем месте, и все члены получились должной величины и надлежащего размера, не короче и не длиннее, чем положено. Затем снова потрепал юного киммерийца по плечу.
— Одевайся, сын мой. Бери свой меч и свой мешок. И если залезешь ко мне в другой раз, то не трогай мои зелья, не нюхай и не пей их. Тут есть опасные снадобья… От иных ты почернеешь, как люди из земли Куш, а от других и почернеть не успеешь. И даже Книга Тайн и все хайборийские руны тебя не спасут!
— Да хранят тебя боги, премудрый, — пробормотал Конан, торопливо натягивая штаны и сапоги. — Ты слишком добр ко мне, и я этого не забуду.
— Хорошо, если так, — кивнув головой, произнес Арруб. — И я хотел бы оставить тебе добрую память… — Взгляд его скользнул по огромной и мощной фигуре Конана, остановился на объемистом мешке и замер. Помолчав, мудрец сказал: — Ты, северянин, проник в мой дом с нехорошим умыслом и злой целью, однако сам себя же и наказал, приняв много мук, трудов и страха за свою вину. И увидел я, что есть в тебе мужество, и есть упорство, и есть светлый разум, сила и терпение… Великие добродетели, сын мой! Взвесив их и оценив, решил я, что грех твой искуплен с избытком, а избыток таков, что заслуживает награды. И потому, мой юный северянин, прими от меня подарок — один из двух даров, какой выберешь сам. Вот, гляди!
Эль Арруб прищелкнул пальцами правой руки, и вдруг под одним из высоких столов, где была прежде одна лишь пустая пустота, вспыхнули неяркие зарницы; а когда они погасли, очарованному взгляду Конана явился огромный сундук с откинутой крышкой, окованный для прочности полосами черного железа. И был тот сундук до верха набит монетами из всех стран Хайбории и восточных государств — звонким и полновесным золотом из Турана и Аквилонии, Коринфии и Офира, Шема и Зингары, Гиркании и Заморы. Монеты вздымались грудой, и казалось, будто над сундуком выпирает спина невиданного дракона в золотых чешуях, и каждая чешуйка сверкало и искрилась как крохотное солнце. Это было великолепное зрелище! И Конан не отказался бы созерцать его как можно дольше.
Но тут Арруб щелкнул пальцами левой руки, и сразу же на полках с инкунабулами и фолиантами наметилось некое шевеление, а затем в ладонь знахаря слетела книжица в переплете из коричневой тисненой кожи. Была она не толстой и не тонкой, не маленькой и не слишком большой — в самый раз, чтобы засунуть в дорожный мешок. Мудрец бережно огладил ее, приласкал прикосновением и произнес:
— Ты пришел сюда за золотом, сын мой, но знание дороже золота и всех сокровищ мира, сколько ни собрано их в дворцах владык и купеческих сундуках от Западного океана до Восточного. Сокровища приходят и уходят подобно реке, прибывающей весной и сохнущей летом, а знание и мудрость всегда с тобой. И никто не отнимет их — ни сильный, ни жестокий, ни жадный… — Целитель задумчиво покачал на ладони книгу в коричневом переплете, покосился в сторону раскрытого сундука и прибавил: — Однако, северянин, человек сам выбирает свой путь; одни жаждут богатства и славы, другие — мудрых слов, что начертаны на пергаменте и шелке. Выбери и ты! Возьми свой мешок и подумай, что положишь в него: живые слова чудесных историй либо мертвый металл, желтый прах алчности… Выбирай!
Подобно старому Аррубу киммериец поглядел на книжицу, затем — на сундук, сверкавший золотой драконьей чешуей. Прошло изрядное время, и наконец глаза его вновь обратились к книге.
— Скажи, мудрейший, что за чудесные истории записаны в этих пергаментах? Наподобие вендийских сказок и побасенок, что ты заставлял меня читать? Или там могущественные заклятья, оберегающие от всех напастей? Или советы, как стать богатым, разыскав древний клад?
Мудрец покачал головой.
— Ни первое, ни второе, ни третье, северянин. Здесь, — он бережно погладил книгу, — рассказано о жизни и деяниях славного воина былых времен, о подвигах его, победах и поражениях, и о том, как скитался он по свету от Пустошей Пиктов до гор Кхитая, от льдистых равнин севера до жарких южных лесов, сражаясь с демонами и чудищами, побивая неправедных, наказывая злых и защищая обиженных. Так прошла его юность, а в зрелые годы, как написано в сем трактате, воин набрался опыта да ума, и, прознав о том, собрались под его знаменами люди, возжелавшие справедливости. И пошел с ними воин в поход, и взял он под руку свою города и земли величайшего из королевств, и правил долго, оставаясь милостивым к подданным своим и безжалостным — к врагам. Всем успел он насладиться, все познал: и любовь женщины, и верность друга, и радость встреч, и торжество побед, и горечь разлук, и богатство, и нищету… А когда жизнь его склонилась к закату, оставил он престол и венец, отказался от власти, сел на корабль и уплыл за океан, дабы насытить взор свой созерцанием еще невиданных чудес… Так написано в книге, и я этому верю!
