не знаю, почему вспомнилось. Тогда казалось, хуже быть не может.
– Его святейшество любил притчу о кролике, которого гнала лиса, – откликнулся кардинал. – Бедняга кролик возроптал на свою участь, и в тот же миг мимо пронеслась лань, которую гнала свора собак. Не правда ли, поучительно?
– Очень, – что лисица, что собаки, для добычи конец один. – Вы любите гвоздику?
– Разумеется, – удивился Левий. – Вы обратили внимание, что сегодня в одном месте собрались все четыре Повелителя и Ракан?
– Вы полагаете, это важно? – Лимонные кольца влажно блестели и пахли Агарисом и уходящей любовью. – То, что мы сошлись?
– Последний раз подобное случилось в ночь падения Кабитэлы. Эрнани Ракан, Алан Окделл, Рамиро Алва, Эктор Придд, Шарль Эпинэ… Четверо погибли, один выжил. Любопытно, знал ли он правду.
– О чем? – не понял Робер, разыскивая гвоздику. Дела четырехсотлетней давности казались неправдоподобно далекими.
– Хотя бы о последней воле Эрнани Ракана, – подсказал его высокопреосвященство, – о его подлинной воле.
– Он же передал власть Придду, – не понял Робер. – Король был болен и отрекся, потом его убили…
– «Убили», – поднял палец Левий. – Так говорят, когда не готовы назвать убийцу, но убийца Эрнани известен четыреста лет. Вы не согласны?
… Расколотая молнией ара, крупный светловолосый человек за столом и другой, быстрый и смуглый, в дверном проеме. Неслышный разговор, сверкнувшие мечи, тело на каменных плитах…
– Рамиро Алва убил герцога Придда, а его самого убил Окделл, но король… Я не знаю.
– Разве «премудрый» Домециус не открыл вам истину? – Кардинал погладил своего голубка. – Кладите больше корицы, если она вам не отвратительна.
– Мы про Эрнани не спрашивали. – Свихнувшийся астролог – не та тайна, которую нужно беречь. – Альдо хотел узнать свою судьбу, предки были отговоркой для любопытных.
– Выходит, правду вновь подменила легенда. На сей раз о не вынесшем древних тайн астрологе. Жаль, что четыреста лет назад Окделл поторопился…
– Пожалуй, – не стал спорить Робер, – но Алан был верен сюзерену, это свойственно Скалам.
– Возможно, – лицо кардинала сделалось замкнутым, – но если Алан походил на нынешнего Окделла, его верность стоила недорого.
– Ричард готов умереть за Альдо. – Верность Дикона сюзерену – то немногое, в чем нельзя усомниться. – Дело Раканов для него – все.
– Опять-таки возможно, – согласился Левий, – но я не помню прецедента, когда оруженосец судил бы своего господина. И я не помню прецедента, когда монарх освобождал вассала от его присяги оруженосца. В старое доброе время между юношей и эром мог встать лишь Создатель в лице магнуса ордена Славы, но Леонид далеко, и он не одобряет предателей. Как и святой Адриан. По-моему, угли сейчас погаснут.
– Алва освободил Ричарда от клятвы.
– Это говорит об эре, а не об оруженосце.
– Простите, – Робер помешал уголья, по черному побежали закатные сполохи, – не мне судить Ричарда и Алана.
– Сейчас судят не их, – напомнил кардинал. – Странное дело, на первый взгляд суд над Алвой кажется глупостью, причем двойной. Герцог Алва жертвует собой, спасая короля. Но умный человек, к каковым я причисляю кэналлийца, спасал бы не Фердинанда, а Талиг. Альдо Ракан заполучил ценнейшего заложника и вытаскивает его на открытый суд с очевидным приговором. Зачем?
– Чтобы исправить мою нерасторопность. Остановив казнь, я оставил Альдо с Алвой на шее, но без средств.
– Глупости, – на коленях Левия непонятным образом возникла кошка, – ваше благородство играло Ракану на руку. У него был роскошный выбор: его новое величество мог свалить все подлости на разрубленного Люра, поблагодарить Ворона за самоотверженность и отпустить марагонца Оллара к кошачьей матери. Конечно, он вряд ли до нее бы доехал, но причем здесь Альдо Ракан? Ну а если бы и доехал… Согласитесь, такое знамя Талиг не украсит, а как заложник Ворон много ценнее, по крайней мере, в глазах Ноймаринена и Фомы. Особенно если страна заговорит о том, от кого на самом деле «дети Фердинанда».
– А вторая возможность? – Раскаленная жаровня, черные крыши за окнами, запах пряностей и покой… Прошлой ночью Ноха казалось ужасной, почему?
– Вторая? Опять-таки отпустить всех, но Ворона убить. Немедленно и прилюдно. Пристрели вы Алву на месте, особого удивления это ни у кого бы не вызвало, даже у него самого, но Ракан захотел суда. Он его получил, а дальше?
– Не знаю.
– Алва, целивший во всадника и попавший в коня и капрала, это смешно. – Рука клирика ласкала кошачью шерсть, но глаза были злыми. – Абсурдные обвинения, абсурдная процедура, абсурдные одежды! Что можно вменить кэналлийцу по гальтарским кодексам? Да ничего! По законам Анаксии измена – преступление против государства. В раннеимперские времена туда же подогнали преступления против императора, но императора действующего. В этом смысле Алва невинен, как невеста, а вот его величество Ракан – увы…
– Ваше высокопреосвященство, – сейчас он спросит и услышит то, что знает и так, – Алву убьют?
– Все идет к тому, – кардинал снял с колен недовольно вякнувшую кошку, встал, прошел к окну. – Альдо нужен мертвый Алва, до такой степени мертвый, чтобы слухов о том, что кэналлиец жив, и тех не возникло. Ракан идет даже на то, что Ворон изваляет суд в грязи. Ведь это, как ни печально, доказывает подлинность подсудимого.
В горле запершило, Робер кашлянул и повернул жаровню. Над носиком кувшина клубился розоватый пар, потрескивал раскаленный песок, сзади что-то заскрежетало, Иноходец резко обернулся. Ничего страшного, просто кошка точит когти о сундук.
– Ваше высокопреосвященство, – насколько можно верить этому человеку? – выдвинутые обвинения можно опровергнуть?
– Чем нелепее обвинения, тем труднее с ними спорить. – Левий принялся задергивать портьеры – неторопливо, медленно, словно не желая поворачиваться к собеседнику лицом. – Поверьте кардиналу, мои предшественники отправили на костер и в мертвые озера тысячи. Большинство обвинений были еще глупее.
– Покушения не было! – Пусть знает, хуже не будет. – Алва не стрелял в короля, а Давенпорт не был в Тарнике.
– Не могу сказать, что моя совесть чересчур нежна, – кардинал наконец отгородился от сгустившихся сумерек и вернулся к столу, – но подробности воцарения Альдо Ракана могут оказаться… слишком своеобразными для члена конклава. Я не желаю их знать, по крайней мере сейчас.
– Их знаю я, – что сделает Альдо, если Эпинэ поднимется на кафедру и потребует привести себя к присяге? Прикажет замолчать? Вызовет гимнетов? Выстрелит? Объявит сумасшедшим?
Кардинал подхватил кошку и водрузил на прежнее место.
– Судья не может свидетельствовать, а кодексы признают свидетелями лишь очевидцев. Вы присутствовали при покушении на его тогда еще высочество и при убийствах в Тарнике? Насколько мне известно, нет. А где те, кто присутствовал или записан в таковые? Давенпорт и кэналлийцы далеко, мертвые, в том числе и господин Килеан-ур-Ломбах, в Закате, а от перевязи Люра Ворон не отопрется.
– Он и не пытается, – устало произнес Робер, – но он исполнял свой долг.
Левий вздохнул.
– Попробуйте взглянуть на дело глазами Феншо, – посоветовал он. – Альдо объявил себя королем со дня отречения Фердинанда. «Павлины» с «гусями» это
