— Все целы? — спросил их полководец.
Воины переглянулись между собой.
— Вроде как да господин, — ответил Киран. — И откуда они только появились…
— Вероятно оттуда же, откуда и капище, — мрачно проговорил полководец. — Там в кустах остался лежать один из нападавших. Он жив и, кажется, цел. Притащите его сюда и осмотрите убитых.
Киран и Мицан отправились за пленным, а Скофа, Фолла и Лиаф, начали осматривать тела, но стоило им сорвать берестяную маску с первого же из них, как воины замерли.
— Великие боги… — скривился Скофа.
— Дети, — Фолла сплюнул на землю и приложил сложенные пальцы сначала ко лбу, а потом к губам и сердцу. — Теперь понятно, почему они мертвы, а на нас ни царапины.
Под вырезанными из коры масками оказались искаженные смесью страха и боли лица совсем ещё молодых харвенов. Самому младшему из них, вероятно, было не больше десяти, а старший вряд ли прожил в этом мире дольше четырнадцати лет. Даже тот долговязый, что так хорошо отбивался от Скофы и Лико, орудуя своей палицей, оказался всего лишь высоким ребенком. Когда воин сорвал с него маску, то в небо уставились бледно-голубые глаза, в которых застыл ужас.
Скофа проглотил подступивший к горлу комок глядя на лицо мертвого мальчишки. Когда ты сталкиваешься с такими в бою, в толпе врагов, то не обращаешь на них внимания — они лишь частички той массы, что называется «Враг». Часть того, что убьет тебя и твоих друзей, если ты не убьешь его быстрее. Ну, а потом, уже после боя, когда ты натыкаешься на их трупы, всегда можно сказать: «печально, но они пали не от моей руки». Но что можно сказать сейчас? «Я не знал, что убиваю детей»? Вот разве что этим и можно было успокаивать совесть. Ну и вином. Вино всегда хорошо заглушало этот проклятый свербящий голосок внутри. Жаль только, что сейчас его не было. Он с тоской посмотрел на серебряную флягу, висевшую на поясе полководца.
— Вам что их жалко? — изумленно проговорил Лиаф.
— Детей всегда жалко, — ответил Скофа. — Чьи бы они небыли.
— Да вы что! — молодой солдат посмотрел на стратига, словно надеясь найти у него поддержку. — Какие на хер дети, это же гребанный харвенский молодняк. Бешеные дикари, умеющие только убивать и грабить. Если бы они ещё хоть немного подросли и научились сражаться, они бы точно убили кого-нибудь из наших! Так что мы благое дело сделали. Да и не такие уж они дети, каждый из нас был примерно одних с ними лет, когда попал в тагму.
— Мы были старше, — тихо проговорил Фолла. Угрюмый воин выглядел растерянным. Его взгляд постоянно скользил по земле ни на чем, не задерживаясь, но каждый раз, когда он падал на лица мертвых варваров, его губы слегка подрагивали.
— И что с того? Они же харвены! Харвены! — не унимался Лиаф. — Свора насильников и убийц, десятилетиями разорявшая наши пограничные земли. Да вспомни хотя бы, что они сотворили с Мицаном. Как изувечили его. Они… они…
— Мертвы, — резко перебил солдата полководец. Лиаф тут же замолчал, проглотив несказанные слова и поник, не смея перечить стратигу. — Впрочем, не все. Что там с избитым Сэги юношей?
— В отключке он, господин, — проговорил Мицан. Они с Кираном как раз подтащили пленного к капищу. — Вы уж простите, но и зверюга же ваш раб. Так паренька отделал, что почти живого места не осталось. Даже и не знаю, очухается или так помрет…
— Будем надеяться, что он все же выживет. Попробуйте привести его в чувства: надо узнать кто они и откуда. Все это смахивает на разведку. Пусть и бездарную.
— Слушаюсь, господин.
Киран сбегал к реке за водой, и они вместе с Мицаном начали приводить паренька в чувства, поливая его и хлестая по щекам. Фолла же пошел к дальнему трупу и притащил его к капищу, уложив под столбом. Следом за ним он притащил ещё один труп, и уже было направился за третьим, как его окрикнул Лиаф:
— Ты чего это делаешь?
— Хочу их хоть как-нибудь похоронить.
— Да брось ты эту падаль. Пусть лучше звери поедят. Хоть какой-то будет прок от этой дикарской мерзости.
— Не по-людски это так мертвых бросать.
— Они наши враги.
— И что с того? Все равно люди.
— Ааарр, великие горести и проклятья! Как же ты упрям Фолла, — лицо молодого воина исказила гримаса злобы. — Неужели ты думаешь, что они стали бы тебя хоронить? Да они бы просто бросили твое тело, а может ещё и надругались. Не забыл, как выглядит кровяное дерево? Помнишь, как на ветках развешивали кишки, кожу и отрубленные конечности?
— А мне не важно, что другие делают или сделали бы. Важно лишь что я делаю. И сейчас я делаю то, что верно.
— Ну-ну. Расскажешь потом о своей доброте харвенам, когда тебя на части разбирать будут.
— А я о ней богу расскажу. Ему, а не тебе меня судить, — тихо проговорил он, уставившись немигающим взглядом на Лиафа. Тот поежился, но глаз не отвел. Несколько мгновений они стояли друг напротив друга, пока молодой не дрогнул и не махнул рукой.
— А, разорви тебя гарпии! Делай что хочешь.
Пока Фолла стаскивал и укладывал трупы, Мицану с Кираном удалось привести паренька в чувства. Когда к нему подошли Лико с Сэги, он сидел, обхватив колени и уставившись в землю.
Скофа пригляделся к пленнику: как и остальные харвены, тот был одет в болотного цвета рубаху и штаны, причем одежда явно была ему велика и висела на его костлявом теле, словно на огородном пугале. Губы его были разбиты, нос опух, остриженные под горшок русые волосы были изляпаны грязью, щеки впали, скулы заострились, нос был чуть вздернут кверху, а левая бровь располагалась чуть выше правой. Обычный харвенский паренек. Вот только его голубые глаза, непривычно яркие для его народа, светились жгучей ненавистью.
Полководец присел рядом с ним и внимательно посмотрел на пленника. Тот поднял голову и их глаза встретились.
— Взгляд полный злобы, но не страха… Сэги, будешь переводить ему мои слова.
— Как прикажете, хозяин.
— Скофа, подойди сюда.
— Да господин.
— Возьми нашего пленника и держи его покрепче. А ты, Лиаф, — отрежь ему левый мизинец.
— С радостью, господин, — со злорадной улыбкой произнес юный солдат.
Скофа подошел к пленнику и крепко схватил его, прижав левую ладонь к земле коленом. Лиаф вытащил меч и одним быстрым движением отрубил тому палец. Парень взвизгнул, дернулся, но крепкие руки воина удержали его на месте. Он завыл, словно собака, а из его глаз хлынули слезы.
Подождав немного, Скофа выпустил пленника и тот сразу же прижал изувеченную руку к груди.
— Переведи ему Сэги, — вновь заговорил Лико. — Надеюсь, теперь ты понял, что мы не будем с тобой шутить. Правила нашего разговора будут очень простыми — я задаю тебе вопрос — ты отвечаешь. Если ты промолчишь — лишишься пальца. Если будешь грубить — лишишься пальца. Если мне покажется, что ты соврал — лишишься пальца. Ну а если ответишь на все мои вопросы правильно и честно, то останешься живым и целым. Тебе все понятно?
Пока раб переводил слова полководца, парень сидел раскачиваясь и тихо поскуливая, постоянно вытирая рукавом слезы. Казалось, что он и не слышит, что говорит ему Сэги на этом грубом, шипящем языке, но стоило рабу замолчать, как харвен судорожно закивал головой, соглашаясь с озвученными правилами.
— Хорошо. Тогда начнем. Как твоё имя?
— Гьяр, — проговорил харвен. Хотя слезы и перестали течь из его глаз, губы по-прежнему дрожали, выдавая с трудом скрываемые боль и страх.
— Вы из людей воеводы Багара Багряного?
Пленник кивнул.
— Вы ушли за реку к валринам?
Парень закивал ещё сильнее.
— Ты и остальные разведчики. Где ваше войско? Вы хотите пересечь реку?
Парень выслушал раба и замялся, растерянно озираясь. Было видно, что внутри него борется страх перед болью и нежелание предавать свой народ и своего вожака.
Лико посмотрел на него пристально, словно пробираясь взглядом под кожу и произнес негромко, но с нажимом.
— Лиаф, руби ему палец.
Воин потянулся к мечу. Увидев это паренёк дернулся, словно бы в лицо ему плеснули кипятком, и вновь зарыдав затараторил с бешеной скоростью, постоянно поглядывая то на лежащую, на рукояти меча руку своего палача, то на обрубок пальца.
