и ответить, но это было невозможно. Он был нем, как могила, и затерялся во мраке.
Еще один толчок сотряс сводчатый потолок, и ребра жесткости из древнего феррокрита с лязгом свалились на палубу. Рацел покачал головой и зашагал в другом направлении. Он добрался до люка, рывком открыл его и нырнул глубже. С грохотом спускаясь по узким трапам, он держал путь на самые нижние уровни трюмов корабля.
Призрак последовал за ним, свернувшись в тени Рацела и пытаясь вспомнить собственное имя.
Когда они спустились — один во плоти, другой бестелесный, — вой сирен заглушил более громкий и низкий шум, похожий на утробную пульсацию плазменных двигателей, отдающуюся через переборки. Странный животный звук, но за ним призрак уловил нечто еще более странное — голоса, плач и рев.
Голоса разожгли в призраке забытую боль. Инстинкт подсказывал ему отпрянуть от источника, но боль была такой знакомой, такой реальной, что он ухватился за нее и таким образом закрепился в настоящем прочнее.
Рацел помедлил и стал озираться, словно тоже слышал звуки, а затем двинулся вперед тем же тщательно выверенным шагом, что и раньше, петляя по запутанной сети коридоров, следуя за каким-то невидимым маяком.
В конце коридора Рацел добрался до позолоченной двери с замысловатой гравировкой, но без ручки. Крики стали громче. Сводящий с ума запах крови усилился.
Рацел снял с пояса примагниченный маленький хрустальный флакон, отвинтил крышку и капнул темную жидкость на кончик пальца, а затем провел им по ржавому металлу и нарисовал буквы «I» и «X».
Дверь с грохотом отворилась, но Рацел остановился на пороге, вглядываясь в колышущуюся тьму. Что-то двигалось впереди. Призрак проскользнул мимо, но, хотя его душа наполовину находилась в варпе, он все равно не смог сложить очертания во что-то узнаваемое — это были тени, отбрасываемые тенями, темнота, перетекающая в темноту.
Рацел воздел силовой меч, произнес заклинание и разлил по полу серебряный свет. Тени вздыбились и откатились от него, как будто он потревожил гнездо насекомых.
Когда призрак пронесся дальше, он отчетливее услышал голоса — хор приглушенных криков, словно это были жертвы катастрофы, чьи призывы о помощи ветер доносил издалека. С осторожностью он потянулся к ним ментально, но не смог найти никаких следов демонов. Это была реальность. Кому бы ни принадлежали эти голоса, они не последовали за ним из варпа.
Рацел подошел к другой двери, и навстречу ему выступил еще один колосс в силовых доспехах, шире и выше массивного библиария на целую голову. Это был космодесантник-примарис в латах модели X «Тактикус», окрашенных в красный цвет Третьей роты Кровавых Ангелов.
— Брат-лейтенант Серват, — поприветствовал Рацел, ударив себя кулаком по нагруднику.
— Эпистолярий Рацел, — ответил Кровавый Ангел, повторяя то же воинское приветствие.
— Старший библиарий не объявлялся с тех пор, как я был здесь в последний раз?
— Нет, милорд. — Серват хотел сказать что-то еще, но, очевидно, передумал и продолжил смотреть в пространство перед собой.
— Выкладывай, брат-лейтенант.
— Я слышал звуки, милорд. Стенания. Как будто старшему библиарию больно.
— Галактика разорвана на части, лейтенант. И он тоже.
Серват кивнул.
— Сервитор там?
— Оракулист? Да, милорд. По крайней мере, я так полагаю. Я видел, как он вошел, когда мы впервые вынырнули из варпа, но не заметил, чтобы он уходил.
Рацел кивнул и махнул на дверь.
Серват повернулся и пробежал пальцами по рунической панели. На полированном металле двери мелькнули символы, а затем исчезли — дюжины засовов отодвинулись. Серват толкнул дверь, и Рацел прошел мимо него.
— Корпус пробит в нескольких местах. Возвращайся в свое отделение, брат-лейтенант. Идите на мостик и найдите первого помощника Кастуло. Вы должны удерживать мостик. Я присоединюсь к вам там.
Серват отсалютовал и поспешил прочь, на ходу вставляя обойму в болт-пистолет и надевая шлем.
Рацел вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь.
— Мефистон? — сказал он. — Ты?..
Дальше призрак не слышал вопроса. При упоминании его имени Галактика сжалась, и лики смерти, слишком многочисленные, чтобы их сосчитать, замелькали у него перед глазами. Невообразимые сцены насилия ворвались в разум. Крики стали громче, отчаяннее и оглушительнее. Словно когти, они скребли по его черепу изнутри. Но отчетливее всего призрак испытывал голод, даже больший, чем жажда крови. Он снова знал, кто он такой. Он знал, для чего был рожден.
Призрак помчался дальше, и его сердце забилось чаще.
Его звали Мефистон.
И у него был ответ.
Он сам был ответом.
Свет, исходящий из меча Рацела, сделался ярче и открыл непонятное зрелище — сложную сеть нитей, растянутых на всю комнату. В тот момент, когда Мефистон пошатнулся под тяжестью своей личности, Рацел потянулся вперед и провел кончиками пальцев в перчатке по этой паутине. От прикосновения библиария она свернулась и образовала коридор.
Рацел шагнул в темноту, и пряди сомкнулись у него за спиной, преграждая выход. От теплой дымки и железной вони крови в воздухе Рацел скривился в голодном оскале и слегка покачнулся, пытаясь взять себя в руки.
— Мефистон? — крикнул Рацел, озираясь по сторонам и стараясь быть услышанным за криками. — Ты здесь?
Он добрался до подвешенного в паутине трупа — закутанного в красные одежды адепта Механикус, раскачивающегося в полуметре над землей. Из его проломленного черепа тянулись блестящие трубки, соединяющие аугментированную плоть со странной сетью нитей, заполнявшей комнату.
Мефистон снова попытался позвать товарища, и опять Гай не услышал его, но зато различил хор криков, которые раздались в ответ. В этом отголоске ощущались такая злоба, такая ярость, что эпистолярий вскинул меч.
— Милорд, — обратился Рацел. — На нас напали ксеносы. Крейсеры некронов. «Клятва на крови» повреждена. Идут несчетные абордажные бои. Милорд, я должен знать, что вы собираетесь делать. Что бы вы ни… — Он огляделся, и его зычный голос дрогнул при взгляде на окровавленную сетку. — Что бы вы ни делали.
Мефистон не мог ответить, поэтому Рацел поспешил дальше сквозь алые нити, минуя другие трупы, пойманные в ловушку, висящие на разной высоте и пронзенные веревками, которые опутывали комнату.
Мефистон последовал за ним. В темноте он не мог разглядеть многих деталей, но узнал тела — предателей и еретиков, отмечающих тропу, что вела его к их хозяину. Он мельком увидел поврежденную, искаженную броню и остроконечную, испорченную Хаосом аугментику. Некоторые из подвешенных людей шевелились, будто марионетки в кошмарном представлении. Мефистон с удовлетворением вспомнил тщательно выполненную им работу, которая привела его так близко к правде. В представшей ему картине он тоже видел красоту, хотя и иного рода. Каждый болезненный жест и скрученная нить напоминали ему бесценную истину.
