– Ваше Превосходительство, как мне загладить свою вину?
Показалось, что он усмехнулся уголком губ. Почему-то мне представился дрессировщик королевских псов. Он больше всего ценит в собаках покорность, но радуется, если попадается упрямый зверь. Искреннее удовольствие он получает, только когда удается сломить дух свободы и заставить собаку увидеть в нем хозяина.
– Я ценю в людях готовность признать свою ошибку и стремление искупить ее, – произнес епископ. – Буду с тобой откровенен. Подобные поступки нельзя просто забыть. Если бы это могло остаться здесь, между нами, то, возможно, я позволил бы тебе отдать несколько лет служению Церкви, чтобы ты сам мог вымолить прощение искренним покаянием. Но речь идет о том, что ты стал источником слухов, грязной клеветы, порочащей инквизиторов, Церковь, а значит – Пророка Лазериана.
С каждым его словом я буквально ощущал, как невидимый топор рубил меня на кусочки. Да, славная ночка. Вчера единственной моей проблемой было то, что подчиненные не в восторге от моего назначения. А сегодня я уже не уверен, что смогу дожить до следующего утра.
– Ваше Превосходительство, – обратился к нему принц, – я нисколько не уменьшаю значимость преступления, совершенного этим юношей, но хочу лишь сказать, что наказание имеет цену, когда человек способен вынести из него урок. Молодой Мадок не безнадежный еретик, он причинил Церкви зло не по умыслу, а по глупости. Возможно, стоит позволить ему искупить свою вину делами, позволяющими не только очистить имя Церкви, но и возвеличить его?
Я покосился на принца. Это что он имеет в виду? Но епископ, готовый возразить, почему-то передумал. Он задумчиво покрутил перстень на пальце и медленно произнес:
– Возможно, вы правы. Конечно, нет разницы, какова была причина этого поступка, но наказание должно нести пользу. Либо для общества, либо для самого преступника.
– Тогда, возможно, юный Мадок мог бы сопровождать брата Рэми? – осторожно спросил принц.
Епископ мгновенно нахмурился, выказывая неодобрение. Я же настороженно вслушивался в каждое слово, надеясь заранее предугадать, что меня ожидает. Его Превосходительство выглядел довольно мрачно. Кажется, то, что предлагал принц, ему не нравилось. Интересно, а какое он сам видит наказание за моё, так сказать, преступление? Четвертование или сожжение?
– Ваше Высочество, вы должны понимать, что миссия брата Рэми почетна, и участие в ней – это честь, а не наказание.
– Я и не пытаюсь доказать обратное, – миролюбиво отозвался принц. – Но если юный Мадок сможет принести пользу, отправившись вместе с братом Рэми, то по возвращении можно будет решить его дальнейшую судьбу.
Епископ молчал. Очевидно, он пытался придумать наиболее точный ответ, дающий понять, почему именно я должен немедленно умереть какой-нибудь противоестественной и мучительной смертью. В тишине послышалось шипение. Потухла одна из свечей.
– Юноша, насколько хорошо вы владеете мечом? – спросил епископ.
И я понял, что спасен. Кандидатам в покойники подобные вопросы не задают. Но прежде, чем я успел заставить свой непослушный язык пошевелиться, ответил принц:
– Его отец тренировал меня. Если он был хотя бы вполовину так же строг со своим сыном, как со мной, мальчик великолепный фехтовальщик.
Епископ посмотрел на меня с нескрываемой неприязнью. Он был похож на человека, от которогоускользает желанная добыча. Но при этом Его Превосходительство понимал, что предложенный принцем вариант разумнее, чем банальная казнь. Нелегко, наверное, ему пришлось. Тем более, он был достаточно умен, чтобы увидеть, что панический ужас больше не имеет надо мной власти.
– Что ж, в таком случае я передам его в распоряжение брата Рэми, – сказал епископ нехотя. – Конечно, ему придется отречься от родового имени и всех регалий. И пусть сам Пророк решит его судьбу. Если святому покровителю будет угодно, чтобы мальчишка вернулся живым, тогда мы обсудим, что с ним делать дальше.
Меня несколько насторожили эти слова. Откуда я должен был вернуться живым? Принц подошел и положил мне руку на плечо:
– Тогда, пожалуй, ему лучше немедленно направиться в Церковь и присоединиться к группе брата Рэми. Конечно, если мы закончили.
Я посмотрел на епископа. Готов поклясться, он вовсе не собирался отпускать меня так легко. Но ему удалось справиться с собой и выдавить подобие улыбки на лице.
– Как скажете, Ваше Высочество.
Мы вышли из комнаты. Пока не закрылась дверь, я чувствовал ледяной взгляд епископа, пронзающий мне спину.
– Тебе повезло, мальчик, – сказал мне принц негромко.
– Ваше Высочество! – я склонился в низком поклоне. Откровенно говоря, я был готов целовать его узорчатые туфли, но боюсь, что он воспринял бы это с подозрением.
– Ладно, ладно, – он жестом велел выпрямиться. – Мне нужно успокоить твоего отца, а ты ступай в церковь. Надеюсь, ты не собьешься с пути, и не попадешь ни в какие неприятности?
Последние слова он произнес с улыбкой, но в переводе это означало следующее: «Я вытащил твою шею из петли первый и последний раз, поскольку хорошее отношение к твоему отцу не обязывает меня быть твоим вечным защитником». Я еще раз поклонился и не поднимал головы, пока принц не удалился. Не чувствуя ног, я под неодобрительными взглядами гвардейцев почти бегом добрался до черной лестницы, ведущей на задний двор, и, перепрыгивая ступеньки, спустился вниз.
Солнце было ослепительно-ярким, как бывает только в начале осени. Я упал на колени, не обращая внимания на проходящий мимо патруль гвардейцев, зарыл руки в тонкую зеленую траву и поднял лицо к небу. Я жив! Жив… Да, я не знал, что ожидает меня в будущем, но само существование этого будущего казалось чудом. Сквозь эйфорию в сознание пыталось пробиться понимание того, что отец будет вынужден отречься от меня, нооб этом еще будет время подумать. Не сейчас.
Я поднялся и пошел вдоль дорожки между клумб с осенними цветами в сторону главной Церкви. Там мне прежде не доводилось бывать. Вблизи сооружение выглядело еще внушительнее. Его стены украшала лепнина, изображающая пророка Лазериана и его деяния. Я направился ко главному входу, возле которого стояли двое инквизиторов. Да, к службе в Церкви не допускаются даже королевские гвардейцы. Эти ребята гораздо солиднее. Инквизиторы носили плотную кольчугу, поверх которой надевали укороченный вариант рясы с вышитым символом Церкви. Во время дежурства инквизиторы вооружались длинными двуручными мечами, которые ставили острием в землю перед собой, сложив руки на рукояти. В этой позиции они должны были отстоять целый день, демонстрируя смирение, покорность и готовность на все ради Церкви. Мне бы их силу воли…
