– Кто-нибудь еще знает? – продолжал Магнус.
– Только мои близкие друзья, – ответил Джеймс. – Корделия, естественно, Мэтью… и Томас с Кристофером. И Анна. Они будут молчать. Я бы доверил им свою жизнь, – добавил он с несколько излишней горячностью.
Уилл и Магнус обменялись взглядами, значения которых Джеймс не понял. Отец медленно произнес:
– Я рад, что у тебя, по крайней мере, есть друзья, которым ты можешь довериться. Мне хотелось бы только, чтобы ты делился своими проблемами и со мной, Джеймс. – Он смотрел на сына с грустью. – У меня сердце кровью обливается, когда я думаю о том, как ты страдал из-за видений, насылаемых Велиалом… И при этом вынужден был держать все в тайне.
Он посмотрел на свой портвейн с таким видом, словно впервые его увидел, взял бокал и сделал глоток.
– Я видел смерть, – тихо сказал он. – Я знаю, что чувствуешь, глядя на то, как человек расстается с жизнью.
Отец отвел взгляд, и Джеймс сначала не понял, что он имел в виду – но вздрогнул, вспомнив, что много лет назад Джессамина скончалась у него на руках. Джеймс настолько привык к присутствию призрака, что забыл, каким потрясением явилась гибель девушки для обитателей Института. Легко было не думать о смерти рядом с оптимистичным и жизнерадостным отцом. Уилл хорошо умел скрывать свои переживания и душевные раны от всех несчастий и испытаний, через которые ему довелось пройти.
Магнус откашлялся, и Джеймс, подняв голову, увидел, что чародей задумчиво смотрит прямо на него светящимися кошачьими глазами. Уилл это тоже заметил и, вернувшись к реальности, выпрямился в кресле.
– О чем вы размышляете, Магнус?
– Всего лишь об одной небольшой странности. Велиал готов был ждать довольно долго, прежде чем его замысел относительно Джесса принесет плоды, – заметил Магнус. – Интересно, какие еще идеи успели родиться у него в голове за эти годы. Идеи, о которых мы ничего не знаем. – Его глаза блеснули. – Джеймс, мне нужно знать, что вам снилось тогда, в карете. Когда вы очнулись с криком.
Джеймс ощутил укол совести. Он все же скрыл от них кое-что – секрет Корделии.
– Мне снилась стая теней, – заговорил он. – Я стоял посреди выжженной пустыни и смотрел, как надо мной пролетают чудовища.
– Это были демоны? – уточнил Магнус.
– Не знаю, – сказал Джеймс. – Их силуэты были полупрозрачными и расплывчатыми, и там было довольно темно… Мне казалось, что… я по какой-то причине не могу сфокусировать на них взгляд. Но я уверен, что они имеют отношение к планам Велиала. Он говорил со мной.
– Что он сказал? – спокойно произнес Магнус.
– Они пробуждаются, – ответил Джеймс.
Уилл шумно выдохнул.
– Мог бы и яснее выразиться. Что пробуждается? Кто?
– Существа, которые до сих пор спали? – предположил Магнус. – Насколько я понимаю, раньше Велиал хотел, чтобы вы видели его деяния. Сейчас ему нужно, чтобы вы оставались в неведении.
– Он хочет, чтобы я испугался, – вздохнул Джеймс. – Вот что ему нужно.
– Значит, не пугайся, – решительно воскликнул Уилл. – Как только найдем Люси, сразу же вернемся в Лондон. Теперь, когда мы осведомлены о положении дел, мы воспользуемся всеми средствами, какие имеются в нашем распоряжении, чтобы избавить тебя от этой назойливой твари и разобраться, в чем дело.
Джеймс попытался сделать вид, будто слова отца успокоили его. Он знал, что Уилл, в отличие от него самого, твердо верит, что из любого, даже самого отчаянного положения можно найти выход. Но, увы, Джеймс не мог представить себе жизнь, в которой он был бы свободен от Велиала. Он был уверен: эта связь будет существовать, пока жив его дед. А Джеймсу уже неоднократно напоминали, что Принц Ада не может умереть.
– Вы собираетесь пить свой портвейн? – обратился к нему Магнус. – Возможно, это успокоит нервы и поможет вам расслабиться.
Джеймс отрицательно покачал головой. Ему было противно даже смотреть на алкоголь, и он знал, что дело не только в нервах. Он думал о Мэтью. С того момента, когда он избавился от магического браслета, картины недавнего прошлого постепенно возвращались к нему; он вспоминал не только события, но и собственные мысли, эмоции, вещи, о которых успел забыть, на которых браслет не позволял ему останавливаться. Его чувства к Корделии… его желание снять браслет… но была еще и смутная тревога насчет пьянства Мэтью. Наверное, эта проклятая вещь убедила его, Джеймса, в том, что с Мэтью ничего особенного не происходит, запретила ему думать и заботиться о других людях. Ему следовало интересоваться только теми вещами, которые были «нужны» браслету. Постепенно Джеймс осознавал, что Мэтью в беде, что ему становится все хуже, но браслет сделал так, что эта мысль ускользала от него, и он не мог на ней сосредоточиться. Он вспомнил сцену на лондонском Сумеречном базаре, их разговор в переулке, заметенном снегом; вспомнил, как он рявкнул на друга: «Посмотри мне в глаза и скажи, что есть человек, которого ты любишь больше, чем эту бутылку».
Он знал, но ничего не сделал. Он позволил браслету руководить собой. Он подвел своего лучшего друга. Он подвел своего парабатая.
– Но поспать вам все же нужно, – продолжал тем временем Магнус. – И, желательно, без сновидений. Я надеялся, что вам помогут методы, принятые у простых людей, но…
Джеймс сглотнул ком в горле.
– Не думаю, что смогу это выпить.
– Тогда я дам вам кое-что другое, – твердо сказал Магнус. – Воду и некую жидкость, более действенную, нежели простое крепленое вино. Как насчет вас, Уилл?
– Не откажусь, – пробормотал Уилл, и Джеймсу показалось, что отец все еще погружен в какие-то свои мысли. – Отведаем колдовского зелья.
В ту ночь Джеймс спал как убитый. Возможно, отец и поднимался среди ночи, чтобы взглянуть на него, как будто он был еще ребенком, может быть, даже сидел на его кровати и напевал валлийскую песню, путая слова языка, на котором уже давно не говорил, но утром Джеймс ничего не помнил.
– Как видишь, – произнес Мэтью, обводя широким жестом бульвар Клиши, – перед тобой Ад.
Он был одет в тяжелое, подбитое мехом пальто с несколькими пелеринами, отчего жест выглядел еще более драматичным.
– Вы, – ответила Корделия, – очень коварный человек, Мэтью Фэйрчайлд. Очень коварный.
Однако она все же улыбнулась – отчасти потому, что Мэтью явно ждал такой реакции, и потому, что ей не терпелось осмотреть Монмартр и его достопримечательности.
Монмартр считался одним из самых скандальных районов в этом скандальном городе. Корделия увидела пользующееся дурной славой кабаре «Мулен Руж» с его знаменитой ветряной мельницей и полуголыми танцовщицами. Девушка думала, что они отправятся туда, но Мэтью, разумеется, не мог поступить так, как все. Вместо этого он привел ее в «Cabaret de l’Enfer» – то есть в «Ад», как и обещал. Над дверью была вырезана морда демона с черными выпученными глазами и обнаженными клыками; его пасть служила входом.
– Если ты не хочешь, мы туда не пойдем, – сказал Мэтью необычно серьезным тоном. Он прикоснулся рукой в перчатке к подбородку Корделии и поднял ее голову, чтобы взглянуть прямо в глаза. Она смотрела на него в некотором замешательстве. Он был без головного убора, и в полумраке его зеленые глаза казались почти черными.
– Я думал, это тебя развлечет, как Адский Альков. Кстати, по сравнению с этим заведением, Альков – просто детская.
Она молчала, чувствуя тепло его тела, которое было совсем близко, и вдыхая его аромат: от него пахло шерстяной тканью и одеколоном. В этот момент разодетые по последней моде мужчина и женщина выбрались из фиакра и направились прямо ко входу в «Ад». Оба смеялись.
Богатые парижане, подумала Корделия, развлекаются напропалую в квартале, где в мансардах живут бедные и голодные художники. Когда новые посетители подошли к двери, свет газовых фонарей у входа в заведение упал на их лица, и Корделия заметила, что у женщины смертельно бледное лицо и темно-красные губы.
