И ноутбук пашет, батарею жрёт.
Совсем забыл за эти трое суток ««потустороннего времени»», что сам же и приглашал Василису на ночной перепихон. Это я трое суток пахал без продыху, а для нее только-только день прошел, в который мы купаться на море ездили. Стыдобища. Позор на мою бывшую седую голову.
- Что это? – спросила Василиса, поднимая со стола банкноту. - Чего это тут пять?
- Деньги, - ответил я. – Пять долларов.
- Странные какие-то деньги, – покачала головой вдова. – У нас они совсем не такие. Где это такое тратить можно?
- В Америке.
Женщина что-то прикинула для себя в молчании и, решившись, спросила.
- Возьмёшь меня туда с собой? Любопытно поглядеть, как в других местах люди живут.
Вот-вот… тратить твои деньги любая баба готова в любой момент.
- Взял бы охотно, - ответил я, ничуть не погрешив против совести, - да только ты вернуться обратно не сможешь.
- Да. Трепались дворовые тарабринские бабы о чём-то таком. - Согласилась со мной Василиса и задумалась.
- Семья твоя большая? – интересуюсь.
- Семеро братьев и сестёр. Два десятка племянников и племянниц. У священников всегда большие семьи. У нас еще средняя была. – Улыбнулась Василиса. – Одна я пустоцвет.
- Часто с ними видишься?
- Как когда... – отвечает. – По большим праздникам собираемся у кого, по очереди. Но больше по разным там радостным или трагическим случаям. Последний раз все виделись на похоронах матери.
- Так вот. Если мне тебя с собой в другое время взять, то ты их никогда больше не увидишь. Никогда. Осознаешь? Я один у папы с мамой рос. Всегда хотел братьев иметь. И сестёр. Но…
- Поняла. А жалко.
- Лучше на это погляди, – передал я ей подарочную коробку с комбинацией.
Пусть отвлечётся.
- Это мне? – охнула Василиса на яркий картон упаковочной коробки, а руки ее уже сами собой атласный бант развязывают.
- Тебе. Тебе. – Улыбаюсь своим беззубым ртом.
- Какая красота, - ахнула Василиса, разворачивая комбинацию. – Но срамота же жуткая.
- А ты только для меня ее одевай. Вместо этой, - дернул я за длинную батистовую ночную рубашку.
- Ну, разве только для тебя, когда никто другой не видит, - склонила голову к плечу.
Серьги висюльки брякнули. Мои серьги.
- Вот и переодевайся прямо сейчас, - предложил императивно.
Переоделась Василиса при мне и быстро, но покраснела только, когда увидела себя в зеркале.
- Стыдоби-и-и-ища… Но и красотища-то какая, - шептала она, крутясь перед зеркалом, оглаживая на себе темно-синий шелк с голубыми кружевами.
- А по мне, так в ней ты просто королевишна, - довольным тоном проворковал я.
Уже на постоянном моём диване в смежном купе, когда отдышались от ударного секса, я спросил.
- Чем же такой старый бабуин, как я так привлёк упертую бобылку, что склонилась она к блуду?
Что характерно, кружевную комбинашку - по молчаливому согласию, - мы с неё не сняли. И касаясь жестких синтетических кружев, дополнительно возбуждались от таких прикосновений.
Василиса честно ответила, даже не задумываясь.
- Ты необычный. Не похож ты на наших мужиков. Да и бабий час пришел. Я ребеночка хочу, пока не пришла пора родилку на кадилку отдавать.
- А с мужем у тебя детей не было?
- Как-то не получалось у нас, – грустно ответила женщина.
Ну да… контрацепции в местных общинах тут видимо никакой. Так что либо она бесплодна, либо таковым был ее муж.
- Давай еще раз повторим, - раздухарился я. – Может у нас и получится.
Что-то мне тоже наследника захотелось. Раз уж вторая молодость обломилась. Первую-то я всю на свои эгоистические хотелки растратил.
Через сутки у меня начали резаться зубки. Как у младенца. С болью и зудом. На этот раз я подготовился и вывез из Москвы девяностых болеутоляющие таблетки с кодеином, которые потом запретили к продаже. Так что особо не мучился.
Доллары тасовал. По номиналу и годам выпуска по сумкам раскладывал. Спалиться на первом же выходе в Штаты на несуществующих в шестидесятые годы банкнотах мне не улыбалось.
Остались не разобранными только сотки. Но их было много. Больше, чем купюр всех остальных номиналов вместе взятых.
Заглянул Тарабрин. С интересом.
- Ну что, Митрий? Новые зубы еще не выросли?
- Режутся. – Ответил я. - Чай будешь?
Когда это еще Тарабрин от чая отказывался?
Пока нам чай заваривали, вертел Тарабрин в руках доллары разных годов.
- Откель такое богачество? – ерничая, кивнул Иван Степанович на пачки долларовых соток.
- Банк взял, - ответил я честно.
И в ответ на круглые глаза Тарабрина, рассказал, как было дело.
- Значит, вор у вора дубинку украл, - рассмеялся проводник и предложил. - Давай меняться.
- Что на что?
- Доллары на золотые николаевские империалы. Мне в твоём времени кое-что прикупить надо. А я тебя в начало двадцатого века свожу – там много чего можно прелестного приобрести.
- В моём? Тогда тебе только эти подойдут, - показал я ему 100-долларовую купюру дизайна 1996 года. - А что, наших денег у тебя не осталось?
- Да сколько было, все тебе отдал, - сознался проводник несколько смущенно.
- Только покупать? Не торговать? – засомневался я.
- В твоём времени я с торговлей завязал, - обреченно сказал Тарабрин. – Одного раза мне за глаза хватило.
- Сведешь меня с твоим знакомым умельцем, который старые документы делать может.
- Ни разу не проблема, - ответил проводник. – А что тебе требуется?
- Права на управление автомобилем. Американские. Образец есть. Ну и советские… как права, так и паспорт. Военный билет еще.
- Спросим, - ответил Тарабрин. – Заплатить ему за труды есть чем, - кивнул он на пачки долларов. – Заодно и плакат тебе оформим.
- Какой плакат? – удивился я.
- Плакатный заграничный паспорт Российской империи. Как на купца второй гильдии из какого-нибудь Задрищинска, что подальше от железной дороги стоит. Такого, куда депеши месяцами ходят.
- Тогда лучше из Урюпинска, - засмеялся я, вспоминая кучу анекдотов про этот город.
- Из Урюпинска не получится, - заметил Тарабрин. – Там донские казаки живут. И всей торговлей торговые казаки заправляют. Платят в казну войска налога сто рублей в год и катаются с товаром по станицам и хуторам. Так что будешь ты у нас сибиряком забайкальским. Но чуток подождем, пока у тебя борода вырастет.
Тут и чай нам подоспел.
Я и чайную коробку подарочную Тарабрину вручил под такое дело.
- Надо смотаться в твою Москву, пока у нас гусь на юг не полетел.
- Только пусть сначала у меня зубы отрастут, – попросил я.
Старый гравер, покрутив в руках фотошопную болванку аризонских автомобильных прав, потыкал пальцами в клавиатуру компьютера и откатился от стола.
Кресло у него было офисное на пяти колесах. Кожаное. Директорское, с высокой спинкой. И вообще оборудование тут фирменное, дорогое и современное. Для 1996 года очень даже и очень.
- Делал как-то я такие, только с фотографией, для Сёмы Капетильмана несколько лет назад. Тот тогда в Штаты через мексиканскую границу мылился и не желал иметь проблем с иммиграционной службой федералов со своей израильской визой. Звонил мне как-то потом оттуда, что все в порядке, мое изделие не подвело. Благодарил. Он даже после лесного пожара, когда офис шерифа со всем архивом сгорел, обменял мой ««блинчик»» на местную ксиву нового образца. Так что не проблема. Сделаю как надо.
Поглядел на наши другие хотелки, записанные на тетрадном листе в косую линейку.
- А вот это вам дорого встанет. Старый бланк военного билета я достану, не трудно пока. Права тоже сделаю. Но вот паспорт образца шестидесятых годов… может быть уже и бланков таких, ни у кого не осталось. Царский паспорт вообще сами могли сделать – ничего сложного. Ну, да ладно, возьму до кучи.
