Конан поскреб затылок и тихо сказал:
— А ведь верно. Воином становится тот, кто не смог бы пахать.
* * *
Аль-Зафар медленно сходил с ума от злости.
Нуурлак выпивал второй кувшин вина, а вино было отравлено аль-Зафаром лично. Яд обладал ужасной силой и действовал мгновенно на всякое живое существо… кроме Нуурлака.
Нуурлак же пил, стараясь заглушить тревогу. может быть, яд сводил действие вина на нет — он не пьянел и продолжал задавать своему военачальнику неприятные вопросы.
— Как вышло, что лазутчики выбрались из города незамеченными? Сколько их было, если они смогли умертвить трех воинов? Что этим лазутчикам понадобилось в руинах Шахризабса?
— На последний вопрос ответить легко, — произнес аль-Зафар. — Скорее всего, это воры, которые надеялись поживиться твоей казной. Нукеры не ожидали нападения, потому и погибли. Слишком много было легких удач. Клянусь, что в ближайшие сроки я возмещу потери.
— Хорошо бы набрать побольше головорезов, — мечтательно сказал Нуурлак. — Будь у меня сотня воинов, я давно бы правил Тураном.
«Если бы я мог обеспечить себе сотню бойцов, то обошелся бы без тебя», — подумал аль-Зафар, а вслух отвечал:
— Нелегко заполучить стоящего воина. Его нужно обучить, добиться от него собачьей преданности, лишить личных амбиций. Мы не можем взять первого попавшегося добровольца. По миру гуляет слишком много «свободных мечей», но это подонки, не признающие дисциплины. Одни слишком алчны и способны на предательство, другие мнят себя рыцарями, с ними морока — обо всем имеют личное мнение. Нам нужны другие. Нужны серые, уязвленные собственной слабостью людишки. Нужны пустые и жалкие. Обучи такого десятку сабельных ударов, наполни его пустоту своей волей и подогрей в нем давнюю обиду на весь род людской — вот тогда выйдет черный нукер, непобедимый воин без уязвимого сердца и шаткого рассудка.
Нуурлак сам плеснул себе еще вина и осушил кубок.
— Меня мучает жажда, — пробурчал он. Аль-Зафар прикусил губу.
Нуурлак обладал ярлыком на княжение и некоторой суммой в банках Султанапура. Он был полезен аль-Зафару первое время — потому что превращал предводителя разбойников в княжеского воеводу.
Но аль-Зафар слишком поздно понял, что связался с больным на голову мясником, дуреющим от крови. Вместо того чтобы укрепить княжество, Нуурлак занимался бессмысленным обдиранием декхан и еженедельно услаждал свой взор зрелищем пыток и казней.
Аль-Зафару было тесно. Ему хотелось громкой славы, блестящих походов, завоеванных крепостей… В этом случае он, конечно, собрал бы большую армию, а нукеров оставил в качестве личной охраны. Но Нуурлак только рассуждал о своем желании править Тураном и ничего не предпринимал для этого.
Несколько дней назад князек сам пригласил свою судьбу, поведав аль-Зафару слова султана. И воевода решил убрать глупца с княжеского трона. После этого, при помощи некоторых поблажек, он заставит местных жителей признать его хакимом. А уж потом…
Но проклятый Нуурлак пьет и пьет отраву. Придется, скорее всего, зарезать его…
* * *
Увидев в дверном проеме фигуру, закутанную в черное, Зулия заплакала.
— Меня уже били по пяткам сегодня, теперь только послезавтра… — забормотала она, отползая в угол. Услышав это, нукер схватился за грудь, пошатнулся, а потом сделал то, чего никогда бы не сделал настоящий нукер, — раскрыл свое лицо. Зулия так изумилась, что перестала плакать.
Вошедший был светловолос, бледнокож и сероглаз. Глотнув воздуха, он заговорил с заметным акцентом:
— Я от твоего отца. Нам нужно бежать.
— Мне не встать на ноги, — сказала Зулия. — Все равно бежать некуда. Нас догонят или мы умрем в песках.
Светловолосый подошел к ней и сел рядом на пол.
— Я Риго, — назвался он. — Я из другой страны. Я помогу тебе, поверь. Все будет теперь по-другому.
— Разве Нуурлак больше не властен над нами? Разве ты — могучий воин, и у тебя есть свои нукеры? Уходи и оставь меня. Я уже привыкла ждать смерти.
Бритуниец нерешительным движением коснулся ее головы. Он хотел погладить ей волосы, но ему стало неловко.
— Я вовсе не могучий воин, — признался он. — И вообще, я пришел сюда за чужим сокровищем. Но уйти и оставить тебя я не могу. Мы выберемся. Ты совсем не можешь встать? Зулия покачала головой.
Риго поднялся и посмотрел в окно. Со двора доносились возбужденные голоса. Уловив несколько слов, он нахмурился, снял с плеча арбалет и снова приблизился к девушке, простертой на камышовой подстилке.
— Значит, мы встретим смерть вместе, — сказал он и добавил нечто, Зулие не понятное. В переводе на туранский это звучало бы так: «Скорее всего, Копан опоздает. До полудня далеко. Я считай что погиб, Но все равно умереть рядом с красивой девушкой лучше, чем в доме призрения».
С этим он сел на пол, взвел арбалет, нащупал руку Зулии своей рукой и нежно сжал ее.
* * *
Вышло так, что штурм руин начался задолго до полудня. Рассвет еще не вспыхнул над кромкой горизонта, когда подозрительное зарево поднялось в небе с другой стороны. Оно было тревожным, переливалось всеми оттенками красного, и еще к нему примешивались черные столбы дыма.
— Горит селение Кибрай, — сказал Азамат. — Там живет семья моего брата.
Декхане сидели кругом большого кострища. Полусъеденпая баранья туша на вертеле роняла в угли капли кипящего жира. Джизакцы поймали и зарезали трех баранов, и по небольшому куску жареного мяса досталось каждому жителю селения.
— Если б у нас был рис, — чернобородый выразительно чмокнул, — я приготовил бы пилав, да такой вкусный, какого вы не едали никогда. Меня зовут Тюрек. Когда-то моей единственной работой была резка моркови для пилава. Меня приглашали на свадьбы, на уразу, на поминки во все окрестные селения. Я надевал свой дорогой кушак, брал свои ножи, очень острые, и шел делать людям праздник.
— Что же ты, Тюрек, не взял свои ножи резать нукеров? — со смехом спросил худой, рябой парень. — Что же ты дрался тяпкой-тешой? Отвык от ножа?
Глаза Тюрека вспыхнули желтым огнем.
— Мои ножи остры для того, чтобы люди вкусно ели, — проговорил он. — Я не буду пачкать их убийством. Иначе потом я не смогу резать ими морковь.
Один из декхан собрался отхватить себе добавки, но Конан остановил его.
— Сытый человек — добрый человек, — молвил варвар. — Сытому кажется, что он уже достиг всего. Ты успеешь поесть вволю, но не теперь.
— А если меня убьют? — предположил декханин. — Тогда я никогда не прощу себе, что отказался от добавки!
