Изобилие, впрочем, было оплачено дорогой ценой — множество полосатых тел бездыханно валялось по всей поляне. Оставшиеся в живых приступили к трапезе, а из лесу появились стаи шакалов, гиенодонов и диких собак, рассчитывающих полакомиться остатками с барского стола.
Когда саблезубая кошка начала медленно подкрадываться к нему, Тарзан понял, что смерть его близка, но даже в этот последний миг жизни он не смог удержаться от восхищения великолепным зверем, готовящимся наброситься на беспомощную жертву. Тарзан из племени обезьян предпочел бы умереть сражаясь, если бы у него был такой выбор, но он не мог не ощущать определенной благодарности судьбе, избравшей для завершения его жизненного пути такой замечательный экземпляр. Он не чувствовал страха, только какое-то смутное беспокойство по поводу того, что его ожидает после смерти. Владыка Джунглей не исповедовал никакой религии, но как и большинство живущих в тесной связи с природой людей, был в известном смысле весьма религиозен. Близкое знакомство с животворящей силой природы, ее чудесами и необъяснимыми явлениями, вызвало у него в душе неистребимое убеждение в существовании некой Силы, непостижимой слабым человеческим сознанием и необъяснимой с точки зрения науки. Когда он размышлял о Боге, он предпочитал думать о нем, как о каком-то ему лично принадлежащем Боге, чуть ли не приятеле. Тарзан прекрасно понимал, что не разбирается в подобных материях, но мысль о загробном существовании казалась ему привлекательной. Если после смерти он обретет новую жизнь, смерти бояться не стоит.
Эти и множество других мыслей успели промелькнуть у него в голове за те считанные секунды, что потребовались зверю на преодоление разделявшего их расстояния. Он не сводил глаз с длинных, влажно поблескивающих передних клыков, которые вот-вот должны были вонзиться в его тело, когда внимание человека-обезьяны было отвлечено непонятными звуками откуда-то сверху. Ясно было, что гигантская кошка тоже услыхала их. Она остановилась и подняла голову, настороженно прислушиваясь. Теперь уже Тарзан отчетливо слышал шорох среди ветвей дерева. Он тоже ухитрился посмотреть наверх и с удивлением увидел над своей головой похожее на гориллу существо с оскаленной пастью. Еще две свирепые морды показались в листве рядом с первой, да и на соседних деревьях замелькали волосатые фигуры. Они были похожи на горилл, но многими чертами больше напоминали людей. В волосатых лапах они сжимали увесистые дубины.
Тарзан снова перевел взгляд на саблезубого тигра — ют стоял на месте, злобно рыча и озираясь по сторонам. Но это замешательство длилось всего несколько мгновений. Издав устрашающий рык, тигр опять двинулся вперед. В этот момент одно из гориллоподобных существ ухватилось за веревку и начало быстро поднимать опутанного ею пленника наверх. После этого одновременно произошло сразу несколько событий. Саблезубый тигр взвился в воздух, чтобы не упустить добычу; целая дюжина тяжелых дубинок полетела с окрестных деревьев прямо ему в голову, произведя желаемый эффект: клыки зверя, которые должны были вонзиться в тело человека-обезьяны, только скользнули по его коже, не причинив ни малейшего вреда. Се-Секундаспустя Тарзана втащили на одну из верхних ветвей вне пределов досягаемости саблезубого, зато его сразу же схватили грубые лапы трех гориллолюдей, что заставило Тарзана усомниться, действительно ли он что-то выиграл, избавившись от общества тигра.
Двое схватили его за руки с обеих сторон, а третий одной рукой обхватил за горло, а другой угрожающе занес над головою свою дубину. Затем с губ занесшего дубину существа сорвался звук, которого человек-обезьяна никак не рассчитывал услышать в подобных обстоятельствах.
— Ка-года? — произнесла горилла.
На языке больших обезьян, населяющих земные джунгли, выражение это может быть грубо истолковано, как требование капитуляции, ее предложение или просто вопрос: «Сдаешься?». Услышанное от одного из обитателей внутреннего мира, это слово наводило на множество самых различных предположений. Всю свою жизнь Тарзан считал язык больших обезьян первоначальным источником всех других языков, уходящим своими корнями в седую древность. На этом языке общались человекообразные обезьяны, гориллы, бабуины, мартышки и другие приматы, с различной степенью сложности, разумеется. Многие слова были понятны и другим обитателям джунглей и даже птицам, хотя в последнем случае больше воспринимались так, как воспринимаются слова и команды человеческого языка домашними животными. Во всяком случае ясно было, что язык больших обезьян сохранился в своем первозданном виде на протяжении бесчисленных поколений.
Объяснить услышанное Тарзан мог либо наличием у приматов внешнего и внутреннего миров общих языковых корней, либо развитием законов эволюции и прогресса в обоих мирах по одним и тем же канонам с жесткими рамками, позволяющими возникнуть и развиться только такому, в определенном смысле, универсальному средству общения. Но Тарзана во всей этой ситуации больше всего привлекала неожиданно открывшаяся возможность попытаться найти общий язык с этими странными существами, вполне возможно, тоже говорящими на языке его детства.
— Ка-года? — снова спросил гориллочеловек.
— Ка-года, — ответил Тарзан из племени обезьян. Здоровенный самец гориллы едва не выронил от удивления занесенную дубину, услышав от белого человека слово на своем языке. Справившись с удивлением, он спросил на языке больших обезьян:
— Кто ты такой?
— Я Тарзан — могучий воин и великий охотник! - ответил тот.
— А что ты делаешь во владениях М'ва-лота?
— Я пришел как друг, — ответил Тарзан. — Я не ссорился с вашим племенем.
Человек-горилла опустил свою дубину. К этому моменту их окружало десятка два таких же существ, перебравшихся с соседних деревьев.
— Откуда тебе известен язык саготов? — спросил все тот же самец, очевидно вожак. — Мы много раз брали в плен гилоков, но ни один из них не умел говорить на нашем языке.
— Это язык и моего народа, — пояснил Тарзан, - когда я был еще совсем маленьким балу, я научился ему от Калы и других обезьян племени Керчака.
— Никогда не слышал о племени Керчака, — сказал вожак.
— Наверное, он нас обманывает, — сказал один из саготов. — Давайте убьем его — все равно он только гилок.
— Нет, — возразил другой. — Давайте отведем его к М'ва-лоту, чтобы все племя приняло участие в его убийстве.
— Это хорошее предложение, — поддержал его третий. — Мы устроим большой праздник и будем плясать вокруг него.
