– Но я уже раза два проходил через кладку, – попробовал возразить Желтоголовый.
– Если кто-то способен нырять в пруду, это не значит, что он может собирать жемчуг на дне моря.
Ди, который, без сомнения, тоже вычитывал основные идеи из сознания Лотара, кивнул:
– Мой учитель прав. Прошу тебя не спорить.
Рубос и Азмир выглядели слегка ошарашенными. Они не понимали, что происходит.
Лотар провел рукой по коротким волосам.
– Но что-то делать нужно? Может, устроим взрыв? Сухмет, ты ведь занимался пиромагией?
Сухмет поднял очи горе, потом поправил ошейник и ответил:
– Еще в Лотарии, господин мой, ты согласился, что будет лучше, если противник не сразу нас засечет. А взрыв…
Он махнул рукой и отошел к краю площадочки, на которой они ночевали.
Лотар присмотрелся к радужным слоям защитного поля на самом верху. Так, подлетать к замку следует слева, как будто промахиваешься мимо ворот локтей на триста. Потом чуть вниз и по горизонтали вдоль стены. Направо, на половину расстояния, которое будет отделять летуна от ворот, и назад, в противоположном направлении. Потом утыкаешься в маленький тупичок, строго вверх и вперед. Так, это он уже понял. Вот еще обезопасить себя хотя бы на время от возможных наблюдателей, которые, без сомнения, есть у ворот. Если бы он мог замаскироваться под что-нибудь знакомое им, обмануть хотя бы до тех пор, пока не получит возможность трансмутировать крылья в руки и вытащить меч… Впрочем, нет, если он прорвется на дистанцию прямого боя, он, считай, выиграл. В таких крепостях не держат очень большого гарнизона, они всегда почему-то кажутся неприступными. Даже слугам Нахаба. Самонадеянность – порок, свойственный всему живому на этом свете.
Лотар спокойно спросил:
– Сухмет, ты можешь замаскировать меня под Киноза? Ну, вспомни то чучело, которое Ди сделал из своего врага, и попробуй…
Глаза фоя на мгновение стали совсем узенькими от удовольствия. Ди любил, когда вспоминали его победу над летающим охотником на путников. Он действительно соорудил из него очень недурное чучело, которое Сухмет установил в своей лаборатории. Вот только одно они сделали искусственным – когти чудовища. Они могли, конечно, приклеить настоящие когти Киноза, но Сухмет почему-то опасался, что тогда он может ожить и учинит массу неприятностей. Хотя как может ожить чучело, набитое опилками?
– Это нетрудно, господин, вот только жаль, что у нас нет подходящих материалов. Я хочу сказать, если бы у нас было несколько волосков с его шкуры…
Вдруг Ди удивленно пошевелил бровями, совсем как Сухмет, и достал маленький мешочек, висевший на шнурке на его шее. Он снял мешочек и протянул его Сухмету:
– Почему нет, учитель? В этом мешке ты найдешь кусок его кожи с клочком шерсти.
Сухмет с интересом посмотрел на фоя:
– Зачем тебе это? Или ты предвидел?..
Ди отрицательно покачал головой:
– Я, естественно, не мог предвидеть такой необходимости. Я просто следовал старой фойской поговорке: след побежденного врага – лучшая защита.
Лотар вдруг представил себе следы ушедшего в бой воина на песке, представил, что знает о его смерти… Что верно, то верно: всякий, кто пытается последовать туда, куда ведут эти следы, должен крепко подумать. Фойская поговорка оказалась полна смысла.
Сухмет взял мешочек, оглянулся на Желтоголового, посмотрел на Ду-Лиа, которая вела себя совершенно спокойно, и весело произнес:
– Тогда, как говорят в некоторых кругах, нет проблем, мой господин. Готовься к полету.
Сердце колотилось в груди, как молот по наковальне, голова была такой тяжелой, словно он не спал четыре ночи подряд. Он поборол очередной порыв ледяного ветра, который попытался бросить его на скалу с острыми, как пики, выступами, и снова попробовал войти в лабиринт силовых полей, ведущий в замок Хифероа.
Уж не наложил ли Сухмет слишком сильное заклятие, когда придавал ему внешность Киноза? Или, может быть, он сам перегнул палку, когда пытался сделать себе крылья побольше, чтобы двигались так же, как у демона? Сейчас эти Кинозовы крылья только мешали – многие движения были неверными и чересчур сложными. Но почему эта маскировка так отозвалась на самочувствии?
Очередной сумасшедший вихрь с силой развернул его, Лотар переборол напор воздуха и вошел в лабиринт. Вперед, вбок, вверх… В лабиринте ветер немного стих. Зато слишком близко стала расплываться радужная пленка обжигающего поля. И не понять: горячая она, холодная ли?
Желтоголовый попытался подняться строго вертикально, но еще один порыв бросил его вперед, к замку. И Лотар врезался в поле, успев лишь в последний момент выставить плечо. Удар о поле оказался ошеломительно болезненным. И сразу запахло жженым – должно быть, это горела его кожа. Он стиснул зубы, чтобы не застонать, хотя мог бы, вероятно, и голос подать. Недаром же почти четверть часа, еще на подлете, вспоминал рев Киноза.
Еще раз строго вверх. Теперь будет легче. Действительно, стало легче. Ветер стал восприниматься лишь как бриз, приходящий издалека и вздымающий шерсть на загривке. Вот был бы трюк, если бы крылья Киноза были пернатыми и ему пришлось бы в этой круговерти выстраивать себе фальшивые крылья! Нет, он и на своих родных едва справляется, а на поддельных точно расшибся бы о скалы, как неумелый наездник губит и себя, и своего коня.
Плохо было еще и то, что ничего толком не известно о противнике. Какой он: сильный или слабый? Готовится к драке или ему на все эти размахи и потрясания мечами наплевать? Ведь бывает же и так: стоит только посмотреть пристально – и тебе все рассказывают, хотя нужно очень неплохо знать момент, когда следует посмотреть.
Напоминания о бое вдруг отозвались обостренным восприятием Гвинеда с Акифом. Они болтались сзади, их едва удалось спрятать под фантомную шерсть, но рукоятки все равно торчали, а при резких взмахах еще и впивались в бок округлыми навершьями. Должно быть, чуждая магии сталь обоих клинков протестовала против попытки Сухмета спрятать их, чтобы они не выдали Лотара при проходе через сигнальную систему Хифероа. Вот и злятся, решил Лотар.
И надоевшая, но всегда такая важная забота – успеть бы трансформировать руки из крыльев во что-то, способное держать мечи, прежде чем противник нападет.
До больших замковых ворот оставалось совсем немного. Вот еще ближе, еще… С небольшой высоты стало видно, какое это огромное сооружение. Ох уж эти горы! Как сильно они меняют масштаб! Здесь, как и в море, издалека все кажется почти нормальным, а потом вдруг становится гигантским. И тут и там далекое становится близким, а малое – большим, да так резко, как нигде больше.
