как подброшенный, отпихнул рыжую.
– Арлетта! Я передумал! Ничего ждать не будем.
В один вздох оказался рядом, схватил в охапку.
– Пошли!
– К-куда?
– В Стрелицы, к отцу Антону.
– Зачем?
– Венчаться. А то, не успеешь оглянуться, или тебя уведут, или самого женят на ком попало.
– Ты что, мне нельзя венчаться.
– Почему?
– Шпильманы мы. Нам в церковь ходу нет.
– Крест носишь?
– Ношу. Это ж твой, ты сам забрать не захотел.
– Я, когда его тебе давал, что сказал?
– Сказал: «Сохрани». Вот я и хранила.
– Я сказал: «Спаси и сохрани!» Тебя просил спасти, понятно?
– Я не зна…
– Он тебя хранил? Спасал?
Арлетта призадумалась, припомнила кое-что…
– А знаешь, в смертельной опасности каждый может обряд крещения провести. Смертельная опасность была?
Арлетта вздрогнула, вспоминая.
– Была.
– Вот видишь. И воды там было сколько угодно. Ну а сказал, может, не всё или чего неправильно, так это пусть отец Антон разбирает. Всё! В Стрелицы.
– Эй, вы что, – послышался возмущённый голос красотки в белом, – а платье? Целый месяц шили-вышивали! А церемония? Договаривались же в Сенежском соборе, в присутствии первых лиц княжества! А бал, в конце концов?!
– Ни за что! – пискнула перепуганная Арлетта.
– И вообще, она ему не подходит!
– Оставь их в покое, – прикрикнула строгая девица, – а то хуже будет.
– Будет, – подтвердил Варка.
В небе грохнуло, сорвалась пара капель, а потом в землю ударил могучий весенний дождь. Арлетта, которую неумолимо тащили куда-то, видимо венчаться, оглянулась, пытаясь вырваться. Светловолосый крайн стоял под деревом, запрокинув голову, подставив лицо летящим каплям, и смеялся легко и искренне, будто сбросил с плеч тяжкий давящий груз.
Эпилог
Кавалер по особым поручениям Карлус фюр Лехтенберг ехал не торопясь. Дорога была недурна и с приближением к границам княжества Сенежского становилась всё лучше. Сопровождение кавалера откровенно расслабилось. Разбойных людей в этих краях извели давно и надёжно. Это немного утешало. Провести в пути три недели из-за какого-то загадочного письма – удовольствие небольшое. Письмо его величеству принёс стремительный горный сокол из тех, что в Остерберге сроду не водились. Влетел в окно, потоптался на важных бумагах, вытянул шею с укреплённым на ней изящным футляром из тонкого серебряного листа. Лишившись украшения, которое его величество снял собственноручно, птичка-посланец поспешно удалилась, скогтив по пути ленивого голубя.
Письмо содержало весьма сухое предложение прислать доверенное лицо в княжество Сенежское для важных переговоров. Самым доверенным, несмотря на полный провал важной миссии, по-прежнему оставался Карлус. Конечно, места главы приказа Тайных дел он лишился, истинное чудо, что не лишился головы. Помогло то, что голову кавалер Карлус всегда использовал по назначению, даже такую, основательно ушибленную. Впрочем, вначале он действительно ничего не помнил, только радовался, что подушка мягкая, перина пышная, а рядом любимая сестрица сидит, ухаживает. Потом, когда в светлую келью, где он отлёживался, стали приходить какие-то тёмные, совсем неуместные в монастыре личности и задавать вопросы, он понял, что сестрица таки его продала, и заодно припомнил все обстоятельства, которыми эти самые личности интересовались. Но отвечал по-прежнему, мол, вёз его высочество в монастырь, на фряжской границе напали какие-то, не то разбойники, не то кромешники, далее ничего не помню. Никого не видел, никого опознать не могу. Чьи были разбойники, остравские или фряжские, знать не знаю. Болен тяжко, ум мутится и в глазах мелькание. О том, что принц, возможно, жив, кавалер предпочёл не упоминать. Да и не могли два ребёнка, угодившие в лес прямиком из дворца, выжить там в одиночку. Время текло, Карлус поправлялся, вставал, прогуливался в покрытом снегом монастырском садике, выходил на службы. Миновало Рождество, а кавалер всё ещё не знал, пленником он тут живёт или гостем. Сбежать не пробовал, не чувствовал себя в силах. Почему до сих пор не добили, не понимал. Должно быть, милая сестрица условие поставила. К стенке припереть сестру не пытался. Мол, дурак я, не понимаю ничего, и голова у меня болит. Время двигалось к ранней фряжской весне, когда всё завертелось, явились какие-то господа, якобы из остравского приказа Тайных дел, но незнакомые. Должно быть, мерзавка Фредерика, которую даже он не смог раскусить, везде протаскивала своих людей. Повезли его не в столицу, а в Липовец, где предъявили письмо, из которого следовало, что принц жив. Надлежало встретиться с автором анонимного документа. Карлус знал, что Фредерика уже на сносях. Законный наследник ей не нужен, а Карлус нужен, лишь пока является частью интриги. Окончится она, и героический кавалер благополучно помрёт от незалеченной раны. Потому, увидев Эжена, тощего, в потрёпанной одежде, но вполне живого, уже потянувшегося к нему с радостной улыбкой, кавалер осторожно намекнул, чтобы тот убирался. Понятливый пасынок главного церемониймейстера исчез с площади, но кавалер уверился – наследник жив. А затем повезло. В храме, у которого пришлось прогуливаться не один день, удалось переговорить со старым знакомцем, липовецким наместником. Наместник к партии Фредерики не принадлежал и ловким маневром вырвал Карлуса из лап сопровождающих, предложив своё гостеприимство. Те в принадлежности к приказу Тайных дел сознаться не могли или не хотели, ибо вовсе к нему не принадлежали. Карлус поселился во дворце и, воспользовавшись старыми связями, умудрился тайно переправить письмецо его величеству. О наследнике не упомянул, но молил о прощении и распространялся о своём бедственном положении. Его величество, который отчего-то был уверен, что Карлус тоже мёртв, приказал вернуться в столицу. Тут уж никакая Фредерика не помешала. Карлусу, другу детства, король доверял бесконечно. Но о том, что мальчишки, возможно, живы, Карлус предпочёл не распространяться. Фредерике улыбался и целовал ручку. В душевной беседе с великой печалью жаловался на головную боль и потерю памяти. Фредерика намекала, что хорошо бы подать в отставку, Карлус и подал. Жизнь дороже. Но король никакой отставки не принял. И вот теперь новое поручение.
Торговый тракт вёл в Бренну Приречную, город богатый, торговый, негласную столицу Пригорья. Там кавалер рассчитывал хорошенько отдохнуть. Но в Пригорье их не пустили. Остановили на заставе. Лес густой, непроходимый, а в лесу при дороге чистенькая деревянная крепостца, придорожный трактир для проезжающих, два-три дома начинающейся деревеньки и стража, сытая, недурно одетая и весьма неприветливая. Карлус предъявил письмо. В ответ ему и сопровождающим было предложено разместиться в казарме и подождать. На вопрос, долго ли дожидаться, только хмыкнули. Карлус смирился. Команду свою отправил в казарму, а сам отправился ночевать в трактир. Пока гонца пошлют, пока он доскачет, пока назад вернётся с высочайшим позволением ступить, наконец, на запретную землю княжества Сенежского с сопредельным Пригорьем… Надо быть готовым к долгому безделью. Ну ничего, хоть отоспится. Однако не прошло и трёх суток, как его вызвали на заставу. Провели в помещение пустое, новое и пока непонятно, для чего предназначенное. Никакой мебели, даже дверь ещё не навесили.
