Самоху же не было удивительно, что такое вытворяют с ним эсчекисты. Сначала издевательства в поезде, потом в КПП, сама эта роба фиолетового цвета, теперь этот сумасшедший, который определённо не даст ему спать. Да и какой спать — ему ведь нечем укрыться, и вонь из унитаза, которой явно отключён от воды, чтобы нельзя было смыть. Ясно одно — они хотят довести его до состояния, когда он сам попросит текст, который ему необходимо будет зачитать, а потом подтвердить. И всё это лишь для того, чтобы смягчить себе условия. Это явно максимум, что можно будет от них получить: камера с работающим унитазом, хоть какое одеяло и отсутствие вечно орущего сумасшедшего в камере напротив. Вот, что он должен будет получить за своё согласие сотрудничать с ними, полностью предав свою веру и поставив жирный крест на карьере.
***
Как ни странно, но в какой-то момент он заснул. Часа за два до того, как его разбудили. И хоть этого было совершенно недостаточно, но это лучше, чем ничего. Самоху снилось, как он стоит в алтарном помещении храма Чёрного Камня в Чум-бату, один. И смотрит на престол. Тот самый престол, который полагался патриарху в том случае, если службу проводил он… Какой это был недостижимый престол, ведь Неврох делал всё, чтобы там не оказался ни один митрополит.
В обычное время все службы вёл настоятель храма Долонох. А на особые праздники такую службу проводил лично патриарх, и получалось, что на этом престоле сидит либо Долонох, либо Неврох. Ни один из митрополитов при патриаршестве Невроха не удостоился такой чести. При том, что в прошедшие времена, такое практиковалось ежегодно.
Это лишь символ, не более того, но провести службу в главном храме Чум-бату теперь бы значилось наметиться на святой престол. Это место после себя Неврох обещал именно Самоху. Тому, кто продолжит его дело и укрепит главенство духовной власти. Сделает всё, чтобы слово патриарха было важнее и весомее всех слов Центрального Комитета Империи. И самое главное, чтобы это слово было окончательным.
Для этого так нужна была инквизиция, и нужно было держать в таком страхе и имперскую армию, и администрацию, и простых рабочих, и особенно СЧК.
Справа от него в алтарном помещении показался полковник Базанхр. Ничуть не обгоревший, а даже скорее в какой-то новой форме… И с другими погонами. Уже генеральскими.
Самох удивлённо посмотрел на него и спросил:
— Когда ж это Вы успели стать генералом?
— В тот день, когда мы успели меня сжечь, предварительно разболтав и отравив своим ядом. В этот же день я стал генералом. Посмертно…
— И за какие заслуги?
— Самоуверенность, тщеславие и бахвальство. За что наградили и Вас.
Болотников
Болотников сидел не в очень тёмном помещении, не очень сыром и не очень мерзком. Собственно то, что он ожидал увидеть в тюрьме хиви, сильно отличалось от реальности, причём в лучшую сторону. Рукомойник был с достаточно свежей водой, койка не сильно скрипела, и пружины её не упирались в спину, как это бывает обычно в таких случаях, а унитаз и вовсе был представлен в виде био-туалета, в лоток которого можно было спускать испражнения, в результате чего в камере почти не воняло.
Мало того, ещё и крыс не было совсем — только мыши, и то немного. Во временных бараках маки их было куда больше, и иногда казалось, что их специально грузили вместе с поклажей, чтобы почём зря не оставить без дела.
Кормили три раза в день, и еда была не то что вкусная, а ещё и разнообразная. Гречка в масле, куриный бульон с вермишелью и борщ. Новость, что хиви едят борщ на ужин прямо-таки наносила удар ножом в спину — насколько же лучше они живут, нежели маки. Конечно, это не секрет, и, конечно, это логично, учитывая ситуацию, но когда видишь это своими глазами, пробуешь на вкус, то трудно победить себя и не начать думать о том, о чём раньше просто запрещал себе думать.
К чему вообще эта беготня, предсмертные хрипы и потуги, которые во многих случаях, оказываются не особо кому-то и нужны. В самом деле, никакие шахтёры и металлурги, находящиеся в рабстве, массово не убегали из мест заключения, находясь под гнётом чумов. Не очень-то им надо было испытывать судьбу где-то на свободе, при том, что при маки существовало достаточно районов, где ни чумы, ни хиви вообще и не появлялись. Почти полная безопасность — сиди себе да работай точно также, но во много лучших условиях. И нет. Люди не пытались поменять свой уклад жизни на такой, хотя надо было от них просто сбежать один раз.
Да, это требует определённого мужества и некоторой подготовки. Но по сравнению с ежедневным страхом смерти и всё новыми и новыми унижениями от чумов, это мужество и подготовка — просто ничто. Плюнуть и растереть — вот все усилия, которые были необходимы для того, чтобы начать жить нормально. И тем более, если кто-то из них переживал за тех, кто останется, так и легче всем договориться, и сбежать массово — оно и организованней и эффективней выйдет.
Но нет. Люди не доходили до этого. Уже больше ста лет они находились в рабстве в чудовищных условиях, не желая что-либо изменить… Так и зачем тогда маки? Зачем что-то подрывать, пытаться освободить, уничтожать новые и новые эшелоны имперских войск? Зачем делать то, что никто не просит и не ждёт?
Раньше у Болотникова был однозначный ответ, что по-другому просто нельзя. Что это их долг. Но теперь… Когда он своими глазами увидел, что даже тюрьма у хиви выглядит лучше, чем обычное жильё шахтёра, то такой ответ перестал был настолько подходящим. Теперь он казался просто бестолковым и никому не нужны, кроме его самого…
И тем не менее, маки ни разу не отвоевали ни один весомый участок у Империи. Ни разу не было такого, чтобы маки заняли какой-то сектор, шахту, и освободили в нём шахтёров, находящихся там, уж хотя бы затем, чтоб увести с собой. Этого не было ни разу. Причём, что самое важное — не было даже попыток это сделать… И вот это вызывало теперь неимоверное число вопросов…
Как он сам увидел, хиви, прикрывающих шахту не так много — батальон, может, два. На территории ещё одна или две буры чумов. Это всё максимум выльется в полторы тысячи бойцов, если считать по максимуму. И это если считать чуть ли ни самый охраняемой сектор, где сидит сама Ананхр.
Допустим, до сюда не так просто добраться, такому же числу бойцов маки. Но есть и другие сектора, до которых рукой подать. И при этом не придётся проходить Бахмут. И пути для отходов были бы поудобнее. Тот же самый Кременчуг — там же рядом есть сектор добычи. Почему группа Хмельницкого, которая на тот момент насчитывала почти 20 тысяч бойцов, не отбила этот сектор и не освободила по сути пленников, которые там были. Несколько тысяч металлургов, которые до сих трудятся на сталелитейном заводе рядом с городом. Чем мы руководствовались тогда, когда были там?… Ещё как помнится это. Мы руководствовались тем, что группу пытались окружить, и она по факту выходила из котла, и промедление могло стоить нам слишком дорого…
Может быть. Может… Но получается так, что на каждый такой случай есть оправдание. И оно каждый раз подходит, как нельзя лучше. Тут нас чуть не окружили. Там нас недостаточно. Там трудно подобраться. Там ещё что-то. И в итоге за всё то время, что маки существуют как организованная сила сопротивления, они не сумели ни разу устроить рейд в сектор, чтобы освободить, по сути, тех, за кого они же и воюют.
Болотников встал с койки и прошёлся к входной решётке, потом быстро развернулся и подошёл к окну с решёткой, потом опять туда, потом обратно. И так, в течение минут двадцати, пока не закружилась голова. Мельтешить по камере два метра на три не очень-то получалось, но это отсутствие ответов не давало ему покоя.
Маки за всё время не отвоевали ни один объект, населённый людьми. Ни один. Столько боёв и операций было, столько диверсий. Захватов мостов и укреплённых районов, вершин, баз. И ни разу не отбили пункт, где есть люди, которых можно освободить. Почему так? Рассмотрев всё под этим углом стало очевидно, что именно полное отсутствие этого факта порождало наличие причины его обуславливающей. Ясно одно — захват такого объекта маки должен был принести больше вреда, чем пользы.
