Эльрис зловеще усмехнулся и, вытянув меч, кольнул Табасха острием в колено:
– Значит, ты был чудовищем?.. Так ты не демон ли случаем?
– Хуже, – отозвался Табасх.
– «Хуже, хуже»! – вспылил Эльрис. – Начал говорить, так скажи все, как есть, я тебя за язык не тянул!
– Я рожден от женщины-стигийки и демона, которого она сама создала силой своего магического искусства, – произнес Табасх – Это значит, что я не человек и не демон. Я демон-полукровка. А это много хуже и обычного человеческого колдовства, и демонического могущества, потому что это ни то ни се…
Эльрис глянул на Карелу и нахмурился. Вопросительно вздев брови, он покрутил пальцем у виска, дескать, похоже, парень просто совершенно спятил.
– Ну насчет «ни то ни се» ты перегнул, – сказала Карела, чтобы хоть как-то разрядить тяжелое молчание. – Ты человек.
Карела имела в виду то, что Табасх на взгляд ничем совершенно не отличается от человека. Но всего лишь внешнее сходство, видимо, мало утешало Табасха.
– Не надо меня уговаривать! – взорвался он. – Я не для того сказал вам об этом, чтобы меня сочли ненормальным! Я не боюсь ни вас, ни ваших угроз, потому что стоит мне произнести пару слов, и с вами будет покончено! Но я не хочу этого делать! Не хочу, потому что больше не хочу быть таким, какой я есть! И мне вдруг показалось, что вы можете помочь мне, – голос Табасха оборвался на высокой ноте, и он глухо закончил. – Вижу, что я ошибся… Вы люди. Вы привыкли поступать по-другому.
Табасх встал, подошел к своей сумке и закинул ее на плечо. Неслышно ступая, он направился к выходу из грота.
– Нужно было прикончить его, – буркнул Эльрис, когда Табасх скрылся из вида. – Кто бы он ни был, он вполне заслужил это.
– Он не лгал нам, Эльрис, – задумчиво сказала Карела. – Не лгал. И нам стоило терпеливо выслушать его. Дело даже не в том, что он спас меня и вылечил тебя…
– Сдается мне, что дело именно в этом! Обычная история! Чудом уцелевшая женщина до слез благодарна таинственному пилигриму… с большой дороги! – процедил Эльрис.
Карела едва сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину. Сообразив, что в споре с Эльрисом весомых аргументов у нее не будет, она замолчала и насупилась. Что-либо доказать прямолинейному офирцу было возможно только силой. А ссориться следовало не здесь, а после, когда он вывезет ее из горных ущелий куда-нибудь в более обжитое место.
– Ты сердишься на меня, Карела? Конечно, я виноват, – заговорил Эльрис. – Из меня получился плохой страж. Когда об этом узнают мои друзья, меня подымут на смех. Рана затянется, а я всю жизнь буду помнить, как едва не погубил самую красивую женщину офирских степей. Никогда себе не прощу, что так крепко и безмятежно уснул. Хвала великому Митре, он уберег тебя!
– При чем тут Митра?! – возмутилась Карела. – Я знала, что не должна спать, потому что слышала разговор солдат.
– Слышала? – Эльрис хмурил брови, соображая Наконец, он помрачнел, склонил голову и горько сказал: – Что ж, не за тебя, а за себя самого надо благодарить мне солнцеликого. Ты едва не добилась своей цели. Еще бы чуть-чуть, и ты навсегда бы от меня избавилась. Если это желание не перегорело, попробуй повторить, если сможешь. Но я поклялся Митрой и своей жизнью, что доставлю тебя в Шадизар, и сделаю это, чего бы мне это ни стоило!
Он замолчал и осторожно лег на войлок, распахнув куртку и подставив рану свежему воздуху.
Карела немного пожалела о том, что невольно выдала себя, но ее сожаление быстро прошло. На ее взгляд, Эльрис получил хороший урок. Но вот о Табасхе она подумала с неожиданной и острой тоской. С ним было немного жутковато, но как-то совершенно необычно…
От такого попутчика, как Табасх, Карела бы не отказалась. Зачем они так неосторожно прогнали ненормального беднягу-пилигрима?
Минуты проходили в молчании. Карела ждала, что Эльрис заговорит, но он не издавал ни звука. Рана на его груди, залеченная изумительным даром Табасха, порозовела и затянулась. Офирец лежал с закрытыми глазами, но ресницы его беспокойно трепетали. Он не спал.
– Пить будешь, Эльрис? – спросила Карела.
– Не буду. Зальем костер и пора трогаться в путь. Эльрис поднялся, взял кожаный мешок с водой и вылил ее на тлеющие угли. Подобрав свой меч, офирец пошел вперед, по-прежнему не Желая разговаривать с Карелой.
Девушка шла за ним и сама не знала, рада ли она тому, как обернулось дело, или не рада.
– Что это?! – пораженно выдохнул Эльрис и остановился.
Карела взглянула вперед. На ровной тропе, опоясывающей скалу, в полусотне шагов от грота лежал, скорчившись, Табасх.
Девушка почти бегом поспешила к нему, не обращая внимания на предостерегающий вскрик Эльриса. Офирец не выдержал и, плюнув на боль в свежей ране, обогнал Карелу и был у тела Табасха первым.
Перевернув Табасха на спину, Эльрис приподнял его и встряхнул. Юноша попытался снова свернуться клубочком, и только подоспевшей Кареле удалось привести его в чувство легкими хлопками по щекам.
Табасх открыл глаза и прохрипел:
– Это Михар. Сестра знает, что я рядом. Что же мне делать?..
Михар внимательно следила, как на дне чаши рассасывается грязно-зеленый тягучий сгусток. Ей так хотелось продлить все это подольше, но всему есть предел. Михар утешала себя тем, что и эти несколько минут, пока действовали чары, ее братцу пришлось несладко. Мучительная боль должна была ненадолго подержать его в объятиях. И как Михар сразу же определила близкое присутствие Табасха, едва взяв в руки крысу, так и Табасх не мог не вспомнить парализующую силу заклинаний сестры, которая всегда умела хоть недолго, но очень чувствительно «ласкать» братишку.
Сначала Михар колебалась, стоит ли ей выдавать себя из-за того только, что желание слегка помучить Табасха было совершенно непреодолимо. Но, подумав немного, она рассудила, что, даже узнав о том, что Михар уже в Сером ущелье, Табасх не бросится прочь, сломя голову. Даже если бы у него и появилась мысль избежать свидания с сестрой, он ни за что не ушел бы из Кофских гор. Даже опасность, не очень серьезная, но ощутимая, не заставит его отказаться от намерения сбросить с себя проклятье Деркэто. А сделать это он сможет только здесь, в храме мести. И глупейшее его желание стать человеком непременно приведет его прямо в руки Михар.
Она улыбнулась своим мыслям, глядя на уже совсем прозрачную воду в чаше. Боль Табасха рассосалась, и теперь у него есть возможность подумать и взвесить свои силы.
Вдруг поймав себя на том, что она по-прежнему продолжает думать о Табасхе снисходительно, Михар резко одернула себя Быть к Табасху снисходительной было нельзя. Табасх был существом весьма опасным. И как бы не хотелось Михар презирать брата, подобное пренебрежение могло очень дорого стоить стигийке.
