Пухлая холеная рука офирца поигрывала золотыми кистями подушки, невольно выдавая беспокойство, которое нельзя было прочесть на лоснящемся жиром лице. Какое-то время гость и хозяин молча рассматривали друг друга. Хотя Ульфиус понимал, что полуголый дикарь полностью в его власти, по его телу пробежала дрожь, когда он встретил дерзкий взгляд синих глаз. Наверное, что-то подобное чувствовал человек, заглянувший в глаза саблезубой кошки. Конечно, возле входа в шатер несли охрану четверо стражников, и стоило ему только крикнуть, как они прикончили бы юнца, хоть тот и показал себя искусным воином. А если варвар успеет все же перерезать ему глотку? Ульфиус судорожно сглотнул, словно почувствовал прикосновение холодной стали. Дикарь опасен, очень опасен… Жаль, что нельзя беседовать с ним в присутствии стражей. Интерес к клинку, ничем внешне не примечательному, может вызвать подозрения. Чего доброго, узнает Аримиум…
— Присядь, — небрежно предложил Ульфиус гостю. — Путь был длинным и утомительным. Отдохни. Давай немного поболтаем.
Конан устроился на ковре, усмехаясь про себя тонкому писклявому голосу вельможи.
— Я позволил тебе идти с караваном, потому что ты позабавил меня, сбив спесь с Аримиума. Этот надутый болван воображает, будто ему нет равных в ратном деле.
— Невелика заслуга, — пожал плечами Конан. — Аримиум дрался вполсилы, потому что не ожидал встретить во мне достойного противника. Он опытный и могучий боец. — «И стоит десятка таких, как ты», — мысленно добавил киммериец.
— Ну-ну, не скромничай. Хоть ты и юн, сразу видно, что побывал не в одной схватке. Сам я редко берусь за оружие, но люблю посмотреть на хорошую драку или послушать рассказы о подвигах.
«Хорошо, если этот боров, заплывший жиром, знает, с какого конца держать меч, — подумал варвар, — Такие предпочитают загребать жар чужими руками. Хотя он, наверное, все же способен перерезать горло спящему или всадить кинжал в спину».
— Не выпьешь ли вина? — продолжал офирец, поглаживая ухоженную бороду. — В этих степях горло так быстро пересыхает от жары и пыли. Да, долгий утомительный путь и никаких развлечений, никаких удовольствий, кроме глотка доброго винца… Плесни себе в кубок. Славное вино, пуантенское. Обошлось мне недешево, но стоит того. Я всегда вожу с собой бочонок. — Ульфиус притворно вздохнул и улыбнулся одними губами. — Что поделаешь, слаб, люблю хорошие напитки.
Конан налил себе вина. В глотке действительно першило. К тому же было бы неучтиво ответить отказом, а он не хотел повздорить с офирцем из-за ерунды и снова брести в одиночестве через бесплодные и опасные земли. Он поднес кубок ко рту, но только слегка пригубил вино: что, если радушный толстяк не пожалел для гостя яда или сонного зелья?
— Что же ты не пьешь? — спросил Ульфиус, осклабясь. — Боишься отравы? Ну ладно, смотри. — Он приподнялся на локте, наполнил второй кубок, отпил из него и причмокнул губами закатив глаза, словно испытал неземное блаженство.
Конан залпом осушил кубок. Толстяк не соврал, вино было отменным, хотя сам киммериец предпочитал терпкое красное.
— Нет, нет, — затараторил толстяк и замахал руками, — этот божественный нектар нельзя пить, как кислую бурду, которую подают в дешевых тавернах. Его надо вкушать маленькими глотками. Хотя ты еще слишком молод, чтобы понимать толк в хорошем вине… Налей еще. И крохотными глоточками…
«Уж не хочет ли он накачать меня вином допьяна? Но зачем? Чтобы потом зарезать, как барана? Или надеется развязать мне язык? Для этого ему пришлось бы влить в меня бочонок», — подумал киммериец и наполнил кубок до краев.
— Пей же и расскажи мне, какая земля рождает таких могучих воинов. Откуда ты?
— Из северных земель.
— Вот как, — удивился офирец. Короткие редкие брови поползли вверх, и на какое-то мгновение между припухшими веками и розовыми щеками показались крохотные круглые глазки. — А я-то думал, что тамошние земли населяют светловолосые или рыжеволосые великаны с белой кожей. У нас, в Офире, их охотно нанимают на военную службу, ибо они свирепы и бьются до последнего.
— Ты говоришь, верно, о вонючих псах, живущих в Асгарде и Ванахейме.
— Вонючих псах… — Толстяк захихикал. — Похоже, ты их не жалуешь.
— Они исконные враги моего народа. Насмотрелся я на эту падаль, пока был в плену в Гиперборее.
— Ну, на немедийца или бритунца ты тоже не похож.
— Я киммериец.
— А-а, вот оно что. Воинственное дикое племя горцев, не так ли?
— Да, мы появляемся на свет, чтобы сражаться. Редкий из нас умирает на соломе.
— Кстати, раз уж мы заговорили о сражениях… Меня заинтересовал твой клинок. Любопытная вещь. Старинная, кажется. Я, видишь ли, люблю собирать старый хлам, особенно из металла. Всякие фигурки, светильники, оружие. Ты позволишь мне взглянуть на меч?
Конану совсем не хотелось хотя бы на миг расставаться с оружием. Его передергивало при одной мысли, что эти короткие, как обрубки, пальцы коснутся его меча. С недавних пор в нем окончательно созрело ощущение, что эта холодная серая сталь — неотделимая часть его самого и он не может избавиться от нее, как не может по своей воле лишиться руки или ноги. К тому же это небезопасно. Но как отказать в такой невинной просьбе? И киммериец нехотя протянул клинок толстяку, решив: если тот задумал недоброе, можно на худой конец проломить ему голову увесистым каменным кувшином или запустить в него курильницей.
Сальные руки жадно ощупали рукоятку, погладили лезвие. Лицо офирца оставалось невозмутимым, но от взгляда Конана не ускользнуло, что на висках высокородного проступил пот, а в глазах появился лихорадочный блеск. Но, видимо, в роду Ульфиуса были не только вельможи, но и торгаши, потому что офирец, состроив равнодушную мину, проговорил:
— Он не так хорош, как мне казалось. Старинной работы, но ничего особенного. Впрочем, я мог бы дать за него золотой, просто из расположения к тебе.
Конан молчал.
— Хорошо. Пять. Я богатый человек и могу позволить себе маленькие прихоти, даже нелепые.
Киммериец только покачал головой.
— Сколько же ты хочешь за эту старую железку?
— Ровным счетом ничего. Этот клинок уже не раз выручал меня, и я с ним не расстанусь.
— Что ж, считай, что ты упустил удачный случай сбыть с рук этот хлам. Не выпить ли нам еще вина?
Наполняя вином кубки, Ульфиус лихорадочно соображал, как завладеть клинком, не привлекая к нему внимания. Если Аримиум или кто-то из наемников хотя бы заподозрит, какая мощь заключена в мече, множество жадных рук потянется к нему. То ощущение, которое пронзило его, когда он первый раз увидел оружие в руках варвара, было верным. Как хорошо, что никто в караване и понятия не имеет о магии. Конечно, и сам он только слегка приблизился к тайному знанию. В свое время он скрывал в потаенных покоях своего дома в Ианте стигийского жреца, изгнанного за пределы Стикса. Стигиец ценил мрачные тайны Змееголового гораздо ниже радостей плоти. К сожалению, от него пришлось избавиться: он стал слишком требовательным, вино поглощал бочонками, без конца обжирался и даже начал поглядывать на женщин, обитавших в доме. К тому же Ульфиус опасался, что слуги что-нибудь пронюхают и разболтают и тогда на него ополчатся жрецы Митры. Жаль, очень жаль, он не успел многого почерпнуть из косноязычных объяснений вечно пьяного слуги Сета. Конечно, с тех пор он усердно собирал, не жалея денег, старинные пергаменты, но в них столько неясного…
