Дарована. – Оборотень ты есть, вот и все!
– Нет, ты мне скажи толком – знает твой отец, что личивинским князем сидит Огнеяр, сын княгини Добровзоры? – не отступал оборотень.
Как ни слабо было желание Дарованы разговаривать с ним, а все же она задумалась. О сыне Добровзоры говорилось в тот вечер, когда Светел посватался к ней. Дарована хорошо помнила тот вечер, свою радость и безотчетную тревогу. Непонятно почему грустный отец, часто моргая, рассказал ей, что сын Добровзоры не дает о себе вестей, скорее всего, он погиб, потому что был не таков, чтобы позволить о себе забыть. Наследник чуроборского стола теперь Светел, и она будет дебрической княгиней. Эти две радостные вести быстро тогда вытеснили из ее памяти оборотня, сына Добровзоры, которого она вовсе не знала. А выходит, что он жив, сидит перед ней и Светелу не бывать князем. А ей – княгиней. Но отец ее об этом не знает, теперь Дарована могла сказать уверенно.
– Не знает, – выговорила она наконец. – Ты же умер?
Она опасливо посмотрела на Огнеяра и снова испугалась – а не морок ли с нею говорит? Да нет, не похоже. Она снова вспомнила, как он вез ее через Кошицу – тепло и сила его рук могли принадлежать только живому.
– Не умер я! – словно убеждая ее, со скрытым злорадством ответил Огнеяр. – Нареченный твой меня уже раз убить пытался, да не вышло! Не так-то я для него прост! И стола чуроборского ему не видать! А ты хочешь за него идти – так иди. Только сперва твой отец должен узнать, что я жив. И он об этом узнает. Отдай мне твои браслеты.
Оборотень встал и шагнул к Дароване; как молния она вскочила с лавки и опять забилась в дальний угол.
– Не подходи ко мне! – вскрикнула она.
– Тьфу, вот дура девка! – не выдержал Огнеяр. – Да что я, кусаю тебя или бью? Не трону я тебя! Боишься так отдать – на лавку положи.
До Дарованы наконец дошел смысл его просьбы. Настороженно глядя на стоящего перед ней оборотня, она сжала запястье, на котором поблескивал браслет из красивых кусочков прозрачного янтаря, похожего на застывший мед, оплетенных тонкой золотой сеткой.
– Зачем тебе? – враждебно спросила она. – Не дам!
Отдать парню браслет – согласиться на сговор и свадьбу. Все-таки вот чего он хочет!
– С мертвой снимешь, а живая не дам! – отчаянно продолжала она, глядя прямо в темные глаза оборотня. – Я лучше умру, чем за тебя выйду!
– Да я… – начал Огнеяр, но сдержался, глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Девки, они такие – скажи он сейчас, что задаром ее не возьмет, она ведь обидится еще сильнее. – Да я их твоему отцу отвезу, – со всей доступной ему силой убеждения заговорил он, словно толковал с малым ребенком. – Чтобы он верно знал, что ты у меня. А уж он пусть отдает их кому хочет.
– Не дам! – непримиримо мотнула головой Дарована.
Огнеяр посмотрел на нее, помолчал, потом вздохнул.
– Ну, прости.
С этими словами он вдруг шагнул к ней; Дарована отчаянно завизжала, словно он поднял на нее нож, вжималась в стену, заслонялась руками, как от дикого зверя. Не обращая внимания, Огнеяр крепко схватил ее сначала за одну руку, потом за другую и осторожно, но решительно содрал с ее запястий оба браслета. У него не было времени на уговоры. Дарована визжала и билась, но сама уже знала, что бесполезно: в руках оборотня была такая сила, которую не одолел бы и крепкий мужчина, не то что хрупкая юная дева.
Огнеяр отошел от нее, Дарована вдруг разрыдалась от страха и обиды. Никто и никогда еще не смел с ней так обращаться, никогда еще ей не приходилось подчиняться чужой воле, которая была так неприятна ей самой.
Заворачивая браслеты в платок и пряча за пазуху, Огнеяр недоуменно качал головой. Можно подумать, он леший знает что с ней сделал. Не приведи Макошь, тоже затянет про волчий глаз. Поморщившись от неприятного воспоминания, Огнеяр повернулся к Дароване.
– Ну, прости, говорю! – грубовато сказал он. – Не плачь, сейчас Лисичку пришлю. Не трону я тебя больше, Хорс Пресветлый послух, не трону!
– Уйди от меня! – отчаянно кричала Дарована сквозь слезы. – Оборотень! Оборотень!
– Да, – тихо сказал Огнеяр, отвернувшись, и Дарована даже не услышала его. – Оборотень я…
Ему не было важно, слышит его княжна Дарована или нет. Перед глазами его встало лицо Милавы, румяное от осеннего холода, ее взволнованные и доверчивые глаза, устремленные прямо ему в душу, в памяти зазвучал ее трепетный голос. «А ты… ты оборотень?» Она так боялась обидеть или огорчить его, так хотела знать правду о нем. Ну и пусть хвост… Этой осенью ей исполнилось шестнадцать лет. Исполнилось бы… А сейчас у нее нет возраста – жители Верхнего Неба, как мертвые, не считают своих лет. Года и века не имеют над ними власти.
Забыв о княжне, Огнеяр смотрел куда-то в пространство и видел перед собой Милаву, словно наяву. Она была для него единственной на свете – девушка, способная полюбить оборотня таким, какой он есть. Боги не дали ей ни знатного рода, ни особой красоты, ни палаты житейского ума. Ее ум жил в сердце, и не много было на свете женщин умнее ее. Недаром именно она сумела снять злые чары старого Князя Волков. Щедрая богиня Лада улыбнулась при ее рождении и наградила ее способностью любить настоящей любовью – не за что-нибудь, а несмотря на все. Несмотря на шерсть на спине и клыки, она смотрела в глаза оборотню и видела в них не зверя, не человека даже, а живую душу, единую для всех созданий Макоши, ждущую любви. Эта горячность сердца привела ее в ту светлую ночь на Святоозеро, она позволила ей поймать берегиню и спасти брата, принять взамен лебединые крылья.
Даже сейчас, когда первое горе утихло, Огнеяр не мог смириться с потерей. Для него Милава продолжала жить, она была где-то в мире, только теперь дойти до нее стало неизмеримо труднее. Так месяц, никогда не видя солнца, знает о нем и стремится к нему.
Решимость вернуть Милаву в земной мир возникла в душе Огнеяра поначалу только как щит от обрушившегося страшного горя, чтобы не дать ему придавить и сломить. Но со временем она не проходила, а только крепла. Другие девушки, даже эта златоокая княжна, казались Огнеяру бледными и вялыми, как смутные отражения. Одна Милава была живой и настоящей, к ней одной он стремился всем сердцем. Она нужна была ему, чтобы с ее любовью обрести равновесие двух своих миров, человечьей и звериной сущности. И пусть она сама теперь не человек – Надвечный
