– Воинский? – не понял Аким, и главный врачеватель бросился в пояснения.
Оказывается, трое из десяти дохтуров царских лечебниц в случае войны вместе со своими учениками сразу же отправлялись в войско. Остальные же принимали на себя всех их больных и всю их долю положенной лечебницам государем тяготы. То есть не только прием малоимущих больных, но еще и сбор и заготовку лекарственных трав и кореньев, и летнюю поездку по отдаленным слободам, посадам, деревням и вотчинам для пользования болезных и обучения деревенских лекарей-знахарей и повитух. Много, конечно, таковые поездки в плане обучения дать не могли, но хоть что-то давали. К тому же во время таких поездок дохтура присматривали себе и будущих учеников. Ибо те три ученика, кои сейчас при них состояли, были приняты на шесть лет. Причем, согласно государеву указу, четыре года ученики обучались у одного дохтура, затем переходили на год к другому, затем еще на год к третьему. А потом возвращались к своему первому, главному дохтуру-обучителю, и тот должен был в течение месяца-двух определиться, какой из учеников достоин обучения на дохтура. После чего избранный должен был отправиться на обучение в университет либо еще какую медицинскую школу, а двое остальных получали звание лекаря и могли начинать лечить людей самостоятельно. Так, во всяком случае, выходило из царева указа, а как оно будет на самом деле – пока никто знать не мог. Ну не было пока такого на Руси…
Когда Аким выбрался из лечебницы, уже совсем стемнело. Он глубоко вдохнул морозный воздух и, взобравшись на коня, шагом двинулся вверх по улице, к кремлевскому холму. Там, в Кремле, у него были свои палаты, состоящие ажно (страшно подумать!) из цельных трех горниц. В одной стояла его холостяцкая кровать, другая была вся завалена чертежами и рисунками, а в третьей стоял большой стол и вкруг него кресла. Там государев розмысл совещался со своими помощниками, кои, правда, в Кремле появлялись нечасто. В основном они постоянно пребывали в Туле, где полным ходом шло строительство больших оружейных мастерских, частью которых был и новый, куда более обширный пушечный двор, коий было окончательно решено перенести из Москвы. В столице оставались лишь мастерские по литью колоколов и малая толика мастеров, остальные же – Первой Кузьмин, Семенка Дубинин, Логин Жихарев, Микита Провоторхов во главе с самим великим мастером Андреем Чоховым, за свою жизнь отлившим и немало колоколов, и великие пушки, – отправлялись на поселение в Тулу. Там всем добрым мастерам уже были поставлены добрые казенные избы, выделены земли под сады и огороды и вообще все устроено так, чтобы мастера ни в чем особой нужды не знали. И не только мастера-литейщики, но и иные, кто пищали либо броню добрую ковал, – Давыдов Никита, Вяткины, Харитоновы и другие… Впрочем, большинство ехали не столько в большие мастерские, сколько в малую, к Акиму.
Малая мастерская государева розмысла лишь называлась таковой, а на самом деле включала в себя пять розмысловых изб – пороховую, пушкарскую, пищальную, бронную и белую, коя занималась саблями, пиками, кинжалами и всяким иным белым оружием. Чем занимались остальные, также было ясно из их названий. И по каждой государь поставил Акиму и тому розмыслу, что назначен был во главе каждой из этих изб, вполне конкретную задачу. Например, ученику самого Чохова, Дружине Романову, возглавившему пушкарскую розмысловую избу, было велено думать над тем, чтобы, во-первых, пушки стали бы вельми легки, но от сего ничуть не хрупки, для чего литье пушечное разное спытать и над тем, чтобы его крепче сделать, крепко думать. А тако же и над самой пушкой, дабы в каждом месте ствола пушечного столько бы металлу было, сколько в том месте и потребно, а не более надобного. Во-вторых, такие станки колесные придумать, чтобы пушки прямо на них возились, а не отдельно, как сие ноне принято. И чтоб были те станки дюже прочные, чтобы лошади их рысью по плохой дороге везти могли, и удобные, чтобы пушкари вельми быстро пушки в цель наводили и к стрельбе изготавливали. В-третьих, чтобы лить те новые пушки было бы дюже быстро, удобно и недорого. Пусть даже они и не будут так вельми изукрашены, как до сего принято было. И, в-четвертых, чтобы всего в войске и крепостях было бы не больше шести пушек разного виду. Дабы пушкари, на одном виде пушек добро обученные, приехав куда в другую крепость или к какому другому войску, будучи приставленными к пушке того же виду, сразу же знали, что и как с ими делать, скольки пороху отвешивать и как из них добро стрелять, а не наново к новым пушками привыкали бы…
Очень тогда Дружина задумчивым из государевой палаты выходил. Да и сам Аким над сим крепко задумался. А ведь ему помимо того, что каждой розмысловой избе отдельно поручено было, надо всем им порученным думать велено было. А тако же еще и над многим другим. Как, например, сделать так, чтобы во всех пушечных дворах одинакие пушки делать можно было и ядра, что для всех пушек лили бы, добро, без болтанки в ствол входили бы, но в нем не застревали. Ну и многое другое всякое, не токмо оружия касаемое. Вот, например, ноне он затем в государеву лечебницу ездил, что государь повелел всех своих дохтуров и лекарей доброй принадлежностью оснастить. Лекари должны были промеж собой обсудить, что им надобно, и выдать Акиму заказ в рисунках дюже подробных, а уж он должон был все это в металле воплотить, а потом в государевы лечебницы доставить…
Едва Аким въехал в кремлевские ворота, как его тут же окликнул десятский холопьего полка, чей десяток нес тут караул:
– Господин государев розмысл, тута прибегали сказывать, что тебя царь вельми ждет.
– Давно?
– Да засветло еще…
Аким дал коню шенкеля. Вот ведь незадача, его государь ждет, а он в лечебнице так подзадержался…
Царев помощник Аникей, завидев Акима, буквально вбегающего в двери, успокаивающе взмахнул рукой:
– Ничего, вовремя еще… – и, выскочив из-за своего бюро, распахнул двери царевой личной горницы: – Государь, Аким прибыл!
– Пусть заходит, он-то мне и нужен…
Государь был не один. За большим столом, кроме государя, сидели еще пять человек, в одном из которых Аким узнал самого Хлопка Косолапа, сотского государевой личной сотни, остальные четверо были ему незнакомы, но в троих из них можно было легко угадать иноземцев. Причем, судя по смуглой коже, из южных краев – гишпанцев или венецианцев. Как выяснилось, с последним он угадал…
– Садись, Аким, – пригласил его государь. – Вот познакомься, сие есть великие венецианские стекольных дел мастера с острова Мурано. Это мастер Диколли, это мастер Лоренцо, а это мастер Филоретто… А это, гости мои дорогие, – тут государь слегка поддал в голос насмешку, видно, мастера ему действительно в копеечку обошлись, – сам государев розмысл, что над всякими мастерскими делами первый человек.
