Краем глаза странник заметил, что Первый Лекарь уже раскладывает на кушетке свои инструменты, откашлялся и начал:
— Я, Ричард Блейд, известный в Мелноне как Блей-Энн, родился в Англии…
Блейд проговорил в микрофон больше часа. Он останавливался только затем, чтобы стиснуть покрепче зубы, когда лекарь чистил рану и накладывал швы. Развороченное клинком плечо мозжило, каждое прикосновение отдавалось нестерпимой болью, проклятия висели на кончике языка. Чертов коновал! Что он копается? И выбрал же иглу! Такой только паруса латать! Однако врачеватель, как видно, знал свое ремесло: боль улеглась, едва он перебинтовал рану.
За исповедью началось дознание, но к допросам Блейду было не привыкать. Он очень чисто разыграл свои карты — не пускался в откровения, отвечал лишь на прямые вопросы, да и то в нескольких словах.
Впрочем, тут требовалось тонкое чувство меры, чтобы выглядеть скупым на речи воином, а не запирающимся преступником. Верховный писец, на первый взгляд, казался человеком простосердечным и доверчивым. Но что, если это только маска? Опыт подсказывал страннику, что за личиной простака нередко прячется опытный инквизитор.
Осторожнее всего Блейд обходил вопросы об Англии, ее общественном строе и военных традициях. Советы Пен-Джерга глубоко врезались в память. Одна неверная фраза — и прослывешь еретиком. На костер, конечно, не поволокут, но ссылки к Низшим не миновать. Вспомнив изможденные лица за решетками, странник намекнул, что дела в Англии идут не лучшим образом, тогда как в Мелноне все устроено куда разумнее. Большая удача — жить и сражаться здесь! Об этом Блейд обмолвился вскользь, между прочим, чтобы не возбудить подозрения фальшивым пылом.
И конечно, он хорошенько взнуздал свое любопытство. Никаких вопросов до поры до времени! А спросить хотелось о многом, особенно о Низших. К счастью, Первый Писец, словоохотливый по натуре, сам выложил Блейду почти все, о чем тот не решался заговорить.
К концу дознания у странника пересохла глотка, и он попросил воды.
— Зачем же воды? — удивился Первый Воин. — Полно! Не скромничай! Разве у нас не найдется вина для героя? А может, попробуешь фьюджиол или волмнас? Еще есть… — И посыпались названия, ничего не говорившие Блейду.
Он поднял руку, прерывая говорливого старца:
— Нет-нет… Благодарю… Только воды.
С королевой лучше беседовать на трезвую голову. И меньше риска, что в питье подмешают отраву или наркотики — привкус сразу обнаружится. Возможно, психиатр — вылощенный доктор с Харли-стрит — посчитал бы это паранойей, однако сам Блейд склонялся к другому диагнозу — здравый смысл. Первый Воин, похоже, разделял его мнение.
— Мудро, очень мудро! Вино и все хмельное разжигают кровь, так что раны затягиваются медленней. Зато вода, очищая тело, ускоряет исцеление.
Эскулап в зеленой робе важно кивнул, а старец с неожиданной для его лет прытью устремился к пульту и сухим перстом несколько раз надавил на кнопку, как будто отстукивая затейливый ритм. Спустя минуту раздался звонок и трижды вспыхнула красная лампочка.
— Воду сейчас принесут, — пояснил Первый Воин. — А заодно я вызвал слуг, которые выкупают тебя и подберут одежду. Хотя не знаю, потребуется ли она. Вдруг королева захочет увидеть тебя таким, как есть? Женское любопытство, знаешь ли, не признает покровов… А может, Мир-Каза пожелает, чтобы ты явился перед ней в подобающем воину облачении.
Блейд нахмурился. Похоже, здешняя властительница — весьма решительная и своенравная особа, одна из тех, что слепы и глухи ко всему, кроме собственных капризов и прихотей. С такими хлопот не оберешься. Значит, впереди новое испытание, быть может, самое нелегкое из всех.
Между тем дверь распахнулась, и в покой робко проскользнули служанки. Чья-то жестокая фантазия потешилась вволю, обезобразив несчастных: их лица спрятали под масками, головы обрили, оставив уродливый гребень на макушке. Юные нагие тела лоснились от жира, отдающего резким запахом антисептика. Странник поморщился, превозмогая гадливость. Жаль… Эти бедняжки вовсе не обделены природой.
Одна из служанок держала поднос с кувшином и чашкой. Блейд, недолго думая, двинулся к ней и налил себе воды, но не успел он поднести чашку к губам, как поднос грохнулся на пол. Девушка словно окаменела, глаза в прорезях маски расширились от ужаса и неотрывно следили за тем, как влага растекается по ковру к ногам Первого Воина. На обтянутых пергаментной кожей скулах заходили желваки, но старец сдержался и процедил сквозь зубы:
— Сожалею, Блей-Энн. Старшая над слугами дорого поплатится за свой промах. Я прослежу, чтобы ее сослали к Низшим. Это возмутительно — прислать такую безрукую дрянь!
— Хватит со старшей и Палаты Наслаждений, — вмешался Первый Писец. — Пусть отбудет там неделю. Откуда она могла знать, что Блей-Энн незнаком с Мудростью Мира? — Он полоснул по лицу странника враждебным взглядом: — Запомни раз и навсегда: нельзя ничего принимать из рук Низших!
— Увы, я не искушен в Мудрости Войны и Мира, — признал Блейд. — Но разве справедливо за мое невежество наказывать других?
— Молчи! — рявкнули в один голос посланцы королевы. — Еще одно слово — и придется наказать всех служанок. Такие речи не ведут в присутствии Низших!
Странник закусил губу. Чудовищная нелепость… Но упорствовать опасно, да и девушку все равно не спасешь. Придется усвоить на будущее, что в Мелноне неосторожная фраза или жест могут погубить чужую жизнь.
— Вина всегда падает на Низших, — пояснил, смягчаясь, Первый Воин. — Зачем эта глупая тварь позволила тебе преступить обычай? Почему не бросила поднос, прежде чем ты коснулся чашки? В ее тупую голову плохо вдолбили Мудрость Мира!
Блейд оторопел:
— Но тогда мне не досталось бы ни капли воды!
— Велика важность! — проговорил старик с усмешкой, как бы снисходя до чужого скудоумия. — Зато эта сквернавка могла отделаться легким наказанием — десяток плетей за лужу на ковре. А теперь ее ожидает Устрашение Высшей Степени, во имя торжества Мудрости Мира! — Надтреснутый голос взлетел, ставя точку в споре, и Блейд умолк. Зачем искать логику там, где она и не ночевала?
Первый Воин шагнул к провинившейся, и другие три служанки тут же отпрянули назад. Одинокая поникшая фигурка даже не шелохнулась. Старик сорвал маску с юного лица, а потом потянулся к поясу, чтобы отстегнуть подвешенный к ремню белый жезл. Бурые сухие персты судорожно стиснули серебряную рукоять. Резкий повелительный взмах — и девушка упала на колени, неловко и медленно, как будто у нее не гнулись суставы. Голова поникла, словно увядший бутон. Зеленый наконечник жезла вдавился в ямку под затылком.
