или Бри. Она обычно позволяет это только Эссе.
– Спасибо, что предупредила. Я запомню. Беррэ и Айо, – повторила новенькая, – Беррэ и Айо.
Глава 2
Перевал
Утром по лагерю прокатилось утробное рычание сигнального горна. Так мужчины призывали Палланту, чтобы Она взошла на солнечную ладью, освещая новый день, и заодно будили тех, кто не привык к раннему подъёму. Исма подскочила, вырвавшись из сна лишь наполовину. Голова кружилась, а в глазах стояла серая муть. За шатром слышались зевки, негромкие голоса и глухие постукивания черпака по котлу. Внутри почти никого не было: только Ис и ещё пара детишек, что совсем не испугались горна и теперь лениво потягивались, лёжа на плетёнках.
Пошатываясь и запинаясь о чужие одеяла, Исма выбралась из шатра. В лицо ей ударил морозный сырой ветер. Ночью прошёл дождь, и небо до сих пор было затянуто тучами. «Слава Богине, что мы с Доккой нашли лагерь», – подумала Исма.
Женщины успели развести костёр и разогреть воду для умывания. Айола подошла к Исме и протянула ей кувшин.
– Держи, Ис, – сказала она, – мы с Беррэ оставили тебе немного. Ещё тёплая. Умойся и приведи себя в порядок. Скоро намасат – утренняя молитва, а потом завтрак.
– Спасибо, Айо. Да озарит тебя Палланта.
Исма сходила в лес, чтобы справить нужду, умылась, сорвала несколько веточек свежанки, пожевала одну и причесала волосы гребнем, который она хранила в специальном кармане своей утеплённой туники. Вернувшись в лагерь, Ис обнаружила, что намасат давно началась. Женщины встали в круг и с закрытыми глазами пели молитвы, в которых непрерывным потоком лились слова благодарности и восхищения Розоперстой Богине. Они кланялись низко, до самой земли, а затем поднимались, подставляя лицо свету, и закрывали глаза тыльной стороной ладоней. Это был древний жест, что выражал человеческую богобоязненность, веру и смирение. Женщины как бы говорили: «Мы не смеем взглянуть на Тебя, о Светозарная! Нет наших глаз – есть только Твои глаза, и жизнь наша – в Твоей власти».
Новенькая встала между «ильсатских ящерок», повторяя каждое их движение. Кольцо молящихся сомкнулось. Эсса ходила по кругу и иногда касалась кого-нибудь из женщин. Это означало, что её намасат окончена и она может вернуться к мирским делам. Самой последней жрица коснулась Исмы, видимо, в наказание за то, что та опоздала. Впрочем, новенькая восприняла это иначе: она хотела как можно скорее научиться всему и стать ближе к сёстрам по вере, поэтому затянувшаяся намасат ей была в радость.
Прежде чем позавтракать самим, паломницы отнесли еду мужчинам, а те взамен разобрали шатры, скрутили их и навьючили лошадей. Наевшись, охотники сразу ушли вперёд, но остальные ещё некоторое время готовились к подъёму в горы. Погода испортилась, поэтому каждый утеплялся как мог. Старики и старухи, что за жизнь свою стесали на Тропах Света не только башмаки, но ещё и суставы, ворчали на молодых и поторапливали, сердито причитая. Им-то уже приходилось ночевать на перевале, где ветры неустанно воют и плюются моросью, а тьма страшная и вязкая, словно болотная топь. В общем, знали они наперёд, что лучше пройти перевал засветло, потому и спешили так сильно.
Когда ладья Палланты показалась над хребтами, лежавшими на востоке, паломники наконец снялись с места. Исма ускорила шаг, чтобы поравняться с мужчинами. Те посматривали на неё с удивлением, иногда бубня что-то под нос, но, в общем-то, совсем не злобливо. Гебба и Аристейя [2] нигде не было, а вот Зефа она увидела сразу: старик пытался не отставать от шедших впереди, но возраст и больные ноги поубавили разыгравшуюся в нём прыть.
– Док… кхм… Зе-е-еф! – окрикнула его Исма.
Старик замер, огляделся по сторонам, а в следующее мгновение Ис нагнала его и взяла под руку. Глаза их встретились, и Зеф улыбнулся.
– Могу я украсть дядюшку из Круга Мужчин ненадолго? – спросила она.
– Ну, если только Круг Женщин не против, ага-ага, – смеясь, ответил старик. – Конечно, можешь, дорогая, тем паче что Богиня осенила нас своей благодатью.
– Воистину, – отозвалась она. – Как спалось тебе, Зеф? Удалось отдохнуть?
– Спал как младенец, – протянул лодочник и накрыл горячей ладонью замёрзшие пальцы Исмы. – Те стражи, что встретили нас у Врат Света, обо всём позаботились. Аристей накормил от пуза, ага-ага, а потом они с Геббом отдали мне свои плетёнки и одеяла. Я, естественно, сопротивлялся, но Арис сказал, что они с товарищем к походам привыкли и пока вполне могут поспать на земле, завернувшись в плащи. Вот как, ага-ага! Устроили мне королевское ложе, а ведь я – всего-навсего старый смотритель лодок, но эти двое…
Зеф рассеяно взглянул вдаль, словно вдруг что-то вспомнил или же наоборот – потерял нужные слова. С минуту он помолчал, хромая на обе ноги, но затем продолжил низким голосом, наклонившись к девушке так, чтобы их никто не слышал:
– Зуб даю, ребята эти из благородного дома, ага-ага. Хотя Гебб, наверное, нет. Он как-то попроще будет, ближе к нам, но Аристей точно из высокородных. Держится со всеми как деревенский староста, а сам ведь не старше твоих лет. – Зеф залез свободной рукой под капюшон и потёр ухо. – Да к тому ж прибыли они из Эллирии, ага-ага, из города Иллион, кажется. Понятия не имею, где это, но Аристей мне так объяснил их путь: из тамошнего порта они ещё с десяток островов обошли по Кипящему Морю, прежде чем причалить к Сат’Ошу.
– В Эллирии процветает рабство, Зеф, – мрачно произнесла Исма. – Мне Хакка рассказывал. Правители тех земель ни во что не ставят простых людей, считают их грязными и ничтожными. Продают, сажают на цепи и избивают жестоко, до полусмерти или того хуже. Не думаю, что Аристей из господ… Разве отдал бы он тебе свои вещи? Стал бы относиться к тебе с почтением?
– Как знать… – добродушно ответил Зеф. – Ну да ладно. Всё равно славные они ребята, ага-ага. Ты лучше поведай мне, как у тебя дела. Освоилась на женской стороне, а? Надеюсь, никто не обижает яблоньку мою кареглазую?
– Нет-нет, там здорово, Докка. Мне всё нравится, – прошептала Исма, назвав старика настоящим именем. – Есть сёстры, с которыми мне спокойно и по-домашнему легко. Как это было в детстве, до ухода Тара…
Зеф понимающе кивнул. Исма почувствовала, как в груди кольнуло, а в горле застрял жгучий ком. Она любила брата не меньше прежнего и всем сердцем верила, что они обязательно встретятся вновь. Но также она злилась на Тара за то, что он ушёл, не сказав ни слова, за слёзы Оммы и Таллилы и за тень отчаянья, навек поселившуюся в их доме.
Попрощавшись с лодочником, Исма ушла в женскую часть колонны, что растянулась едва ли не на полверсты и медленно, точно
