– Если вы не умеете говорить, не хотите смеяться, тогда пойте!
Они были уверены, что попали в компанию сумасшедшего. На меня, наверное, подействовал кал-да, но мне хотелось расшевелить этих серых бессловесных людей. Но люди Тарны отказывались нарушить молчание.
– Вы что, не знаете языка, – спросил я, обращаясь к ним на языке, который был наиболее распространен в городах Тарна. – Это ваш язык?
– Наш, – пробормотал один.
– Тогда, почему вы молчите? – спросил я с вызовом.
Никто мне не ответил.
Пришел хозяин с хлебом, медом, солью и, к моему удивлению, с громадным куском жареного терока. Я набил рот едой и запил все куском кал-да.
– Хозяин! – крикнул, стуча по столу копьем.
– Да, воин, – отозвался тот.
– А где рабыни?
Хозяин, казалось, онемел.
– Я желаю видеть танец девушек!
Люди Тарны были в ужасе. Один прошептал:
– В Тарне нет рабынь.
– Увы! – воскликнул я. – Ни одной потаскухи во всем городе!
Два или три человека рассмеялись. Наконец-то я расшевелил их.
– А эти существа, которые бродят по улицам в масках из серебра, действительно женщины? – спросил я.
– Действительно, – ответил один из людей, подавив смех.
– Сомневаюсь, – воскликнул я, – может мне притащить сюда одну из них, пусть станцует для нас?
Люди расхохотались.
Я изобразил, что поднимаюсь на ноги и охваченный ужасом хозяин замахал на меня руками и принес еще кал-да. Он решил напоить меня, чтобы я после этого смог только свалиться под стол и заснуть. Некоторые люди подошли к моему столу.
– Откуда ты? – спросил один осторожно.
– Я всю жизнь прожил в Тарне, – сказал я. Громкий хохот был мне ответом.
И вскоре, отбивая такт копьем, я стал петь песни – дикие пьяные военные песни, которые научился много лет назад у бродячих торговцев, песни любви, одиночества, песни о великолепных городах, о красивых полях, лесах и морях планеты.
Кал-да этой ночью лился рекой и трижды потный, но довольный хозяин, менял масло в висячих лампах. Люди с улицы, оглушенные звуками, доносившими из таверны, заходили и вскоре присоединялись к нашему веселью. Входили и воины, но вместо того, чтобы наводить порядок, они скидывали шлемы, наполняли их кал-да и присоединялись к нам, чтобы есть и пить, а также петь.
Огни в лампах замигали и погасли. За окном уже пробивался мутный рассвет. Многие уже ушли, другие валялись под столами или по углам комнаты. Даже хозяин спал, опустив голову на стойку. За ним стоял огромный котел с кал-да, впервые за эту ночь пустой и холодный. Я протер сонные глаза. Кто-то положил мне руку на плечо.
– Проснись, – услышал я.
– Это он, – сказал другой голос, показавшийся мне знакомым.
Я с трудом поднялся на ноги и оказался лицом к лицу с заговорщиком с желтой, как у лимона, кожей.
– Мы ждем тебя, – сказал другой голос и теперь я увидел солдата, которого встретил у ворот. За ним в голубых шлемах стояли еще трое.
– Это вор, – сказал желтолицый, указывая на меня. Его рука указала на стол, на котором лежал полупустой мешочек с монетами.
– Это мои монеты, – сказал заговорщик, – мое имя вытеснено на коже, – и он показал мешочек солдатам.
– Ост, – прочел стражник. Так называлась маленькая ярко-оранжевая змейка, одна из самых ядовитых на Горе.
– Я не вор. Он сам мне дал эти деньги.
– Он лжет, – сказал Ост.
– Я не лгу.
– Ты арестован, – отрезал солдат.
– Чьим именем?
– Ты арестован именем Лары, татрикс Тарны, – ответил он.
Сопротивление было бесполезно, так как мое оружие забрали, пока я спал, глупо доверившись гостеприимству Тарны. Хотя я стоял перед солдатами безоружный, офицер все-таки уловил угрозу в моих глазах и, отступив назад, сделал знак солдатам. Три копья уперлись мне в грудь.
– Я ничего не крал, – сказал я.
– Это ты скажешь татрикс, – ответил офицер.
– Оденьте на него наручники, – взвизгнул лимоннолицый.
– Ты воин? – спросил офицер.
– Да.
– Ты даешь слово, что спокойно и без сопротивления пойдешь во дворец татрикс.
–Даю.
Офицер обернулся к солдатам.
– Наручники не нужны.
– Я ни в чем не виноват, – повторил я.
– Это решит татрикс.
– Вы должны заковать его, – встрял Ост.
– Тихо, червяк! – прикрикнул на него солдат и заговорщик мгновенно заткнулся.
И я пошел за офицером, окруженный его людьми, во дворец татрикс. Ост плелся за нами, пыхтя и отдуваясь, из-за своих коротеньких ножек он с трудом поспевал за солдатами.
Я шел, понимая, что являясь Воином Гора не могу нарушить данную мной клятву, но даже если бы и захотел это сделать, мои шансы на побег были весьма малы. При первом же моем движении три копья вонзились бы мне в тело. Я уже оценил высокое искусство воинов Тарна, когда повстречался с ними вне стен города. Я вспомнил о Торне и Вере, подумав, надела ли уже она шелковые одеяния рабыни.
Я понимал, что если в Тарне существует справедливость, то я буду освобожден, но все же беспокоился – будет ли мое дело внимательно рассмотрено и справедливо решено. То, что у меня в руках оказался мешочек с монетами Оста, было очень серьезным обвинением и оно могло сыграть решающую роль при принятии решения татрикс. Разве может мое слово, слово чужака, выстоять против слова Оста – гражданина Тарны и, возможно, весьма влиятельного?
Да, ситуация была очень серьезной. Я думал о дворце татрикс, о том, что мне скоро придется встретиться лицом к лицу с необыкновенной женщиной, которая правит этим городом и правит хорошо. Ведь сказал же мне горожанин, что я могу по своему желанию провести ночь в ее дворце.
Мы шли около двадцати минут по унылым серым улицам Тарны, где одетые в серое горожане уступали нам дорогу и безразлично смотрели на арестованного, то есть на меня, одетого в алую тунику воина. И за тем мы вышли на широкую улицу, мощеную черным булыжником, блестящим от недавнего дождя. По обе стороны улицы возвышалась кирпичная стена, которая по мере нашего продвижения становилась все выше и выше, а улица все сужалась.
И наконец перед нами предстал дворец, окутанный холодным утренним туманом. Это была настоящая крепость – черная, без украшений, тяжелая, производящая гнетущее впечатление. Перед входом во дворец улица переходила в узкий тоннель, по которому мог пройти только один человек. Стены тоннеля были около тридцати футов высотой.
Сам вход представлял собой простую железную дверь в 80 дюймов шириной и 5 футов высотой. Только один человек мог пройти через эту дверь. Это было совсем не похоже на широкие ворота дворцов в других городах Гора, через которые могла проехать упряжка тарларионов в золотой сбруе. У меня зародилось сомнение, что в таком угрюмом дворце может вершиться правосудие.