— Ты думаешь, Рыжая, что твое появление ничего для жителей деревни не значит? Луми поднял на нее задумчивые глаза.— Погоди, а как тебя зовут? Я только сейчас рассмотрел, какая ты красивая… У нас таких не встретишь, все смуглые, черноволосые и очень крикливые…
Девушка улыбнулась: ей все больше нравился этот мальчишка, такой по-взрослому серьезный и в то же время по-детски наивный.
— Соня… Зови меня Соня. Значит, я им все-таки крепко насолила своим вопросом о Белой Тропе? Но что же тут недозволенного?! Дорожный человек вправе спросить дорогу у трактирщика, да и вообще у кого угодно. Если он не хотел отвечать — так бы сразу и сказал, зачем кидаться-то? Теперь долго будет меня вспоминать, боров неповоротливый!
— Да, хозяин нашего постоялого двора больно вспыльчивый, чуть что — сразу в драку. Только жена его и может утихомирить. Ну, а с Белой Тропой все очень просто: если кто-то соблазнится деньгами или по простоте душевной укажет прохожему дорогу, с ним самим, с его домом, скотом или семьей обязательно случится большое несчастье: случится пожар, а то и волки растерзают всех коз, либо еще что похуже…– Мальчик неотрывно смотрел на огонь, словно видя перед собой страшные картины чужих бед — Знаешь, что сталось с верзилой Рассом, нашим кузнецом, в прошлом году? До этого много лет никто не решался показать дорогу, всех пришлых или забивали камнями, или выгоняли, как тебя, через северные ворота. А верзила Расс встретил незнакомца за деревней и решил, что если проговорится вдали от дома, то с ним ничего не случится… Ну, тот, который спрашивал, ушел и не вернулся, ведь оттуда этим путем никто не возвращается, так говорит Гартах, а вот Расс… Я видел, какой кошель золота ему отвалил прохожий, во! — И мальчик показал руками что-то совсем необъемное.
Девушка негромко засмеялась:
— Ну, это уж слишком! За такой кошель легко купить весь Керсис, да еще и вашу Хариффу в придачу!
— Значит, вот такой! — Мальчик немного убавил размеры воображаемой платы.— Да что в этом проку, если в ту же ночь они все умерли и сам Расс, и его молодая жена, и годовалая дочка! Да еще два подмастерья, и весь скот! Утром их нашли почерневшими, как головешки, словно все они сгорели в пламени. А постройки остались целы… Вот что такое разговоры о Белой Тропе Времени! Нет, они не злы, они просто боятся. Проклятое место эта Хариффа, так сюда и лезут те, кому надо узнать… А тебе что нужно в той пещере?
Соня не ответила, медленно помешивая угли длинной палкой, и молча глядя на вспыхивающие звездочки искр. Луми вздохнул и подбросил в костер еще несколько веток. Огонь сначала робко лизнул сухие прутья, потом полез вверх золотыми ящерками, пламя взвилось, освещая теплым красноватым светом задумчивые лица собеседников.
— А почему ты удрал из Хариффы? Ведь этот знахарь и колдун Гартах был твоим учителем, верно? Значит, когда-нибудь и ты стал бы таким, все бы тебя боялись…
Соня говорила лениво, усталость целого дня пути и прием, оказанный ей в деревне, давали о себе знать. Она с удовольствием завернулась бы сейчас в плащ и уснула, но, похоже вопрос задел больнее место в душе мальчишки. Он резко поднял голову и отбросил со лба светлые волосы. Серые глаза, красноватые в отблесках огня, вдруг засверкали гневом и обидой. Сжав кулаки, он заговорил горячо и сбивчиво — наверно, первый раз в жизни у него был слушатель, доброжелательный и молчаливый:
— Нет… И не хочу быть знахарем или колдуном! И я никогда не стал бы подобием Гартаха! Мне не нужно людского страха, я не хочу насылать порчу и смерть! Отогнать болезнь, облегчить муки, унять кровь — это еще куда ни шло, но и это не по мне!
Позабыв о сне, Соня с изумлением смотрела на Луми, а он, вперив взгляд в темноту, продолжал, торопясь выговориться:
— Гартах знал, что из меня не выйдет ни знахаря, ни колдуна. Его место должен был занять Зарди, его сын. О, как хорошо сидеть здесь, у костра, и знать, что я никогда, слышишь, никогда больше не увижу этих двоих!
Соня не вытерпела:
— Луми, я не понимаю, почему же тогда колдун держал тебя в учении? Ты ведь мог бы заняться каким-нибудь ремеслом или пасти коз! А как же твои отец и мать, зачем они отдали тебя именно Гартаху? Если бы ты был моим сыном, я ни за что бы этого не сделала — по-моему, он очень злобный, этот ваш знахарь!
— Да, Рыжая, ты права! — ответил Луми.— Он охотнее насылает порчу, чем излечивает болезнь. Потому его все так боятся. А его сын Зарди еще хуже, поверь мне, это настоящий демон! Я при нем боялся даже думать, мне казалось, что он слышит все мои мысли и рассказывает отцу… Им обоим доставляло удовольствие мучить меня.
Гартах часто заставлял меня заклинанием призывать летучих мышей, а потом живых нанизывать на тонкие веревки, чтобы они сначала пострадали, а потом издохли. Только тогда он их сушил, чтобы растолочь в приворотный порошок. А я больше всего боюсь как раз этих тварей, но даже им я не желаю зла! Нет, не хочу вспоминать! — воскликнул мальчик и заплакал, уткнувшись лицом в коленки.
Соне захотелось присесть рядом с ним и погладить вздрагивающие плечи, утешить, прижав к груди, как когда-то давно в детстве делала ее мать. Но Луми поднял голову и, не обращая внимания на текущие из глаз слезы, заговорил:
— Ты спросила про моих родителей? О, если бы у меня они были, конечно, я не стал бы учеником Гартаха! Никто из жителей Хариффы не согласился отдать своего сына ему в учение, а для ворожбы нужны два ученика… Гартах мечтает стать могущественным магом, сильнее даже самого Адзир-Кама! Как он его ненавидит и как боится! Но это может случиться только тогда, когда у меня и у Зарди будет по три клыка на шнурке, не раньше…— прошептал Луми, вытирая рукавом щеки.
Они надолго замолчали, думая каждый о своем. Потрескивали сучья в костре, плясали, извиваясь, узкие язычки пламени, а вокруг, в траве и кустах, шла своя ночная жизнь. Около камня, в негустой траве, шныряли туда и обратно то ли ящерицы, то ли мыши. Конечно, это могли быть и змеи, но Соня упорно гнала от себя эту мысль. Пусть уж лучше ящерицы!
Ночные бабочки густым облачком мелькали вокруг костра, их легкие крылышки то и дело вспыхивали в жадном пламени. Но остальным до этого не было дела, они, ничего не видя, кроме чудесного света, упрямо танцевали свой вечный танец жизни и смерти.
— Послушай, Луми, а этот ваш Гартах не хватится тебя сегодня ночью? поинтересовалась Соня, настороженно вслушиваясь в ночные шорохи.
— О, нет, только не сегодня и даже не завтра! — усмехнулся мальчик, подбрасывая в костер последние ветки.— Сейчас по всей деревне идёт такая гульба, какой не бывает даже в Праздник Осенней Стрижки! Увидела б ты сейчас нашу тихую Хариффу — подумала бы, что глаза тебя обманывают! Ха-ха, хватится он меня, как же! — Мальчик снова задумался и умолк.
