— Нет сомнения, человечий отпрыск: руны, защищавшие выход, были разрушены снаружи.
Феликс посмотрел на него. В нем расцвело подозрение. Он очень испугался.
— Похоже, что кто-то помогает проклятью барона фон Диела воплотиться в жизнь, — прошептал он.
С серого неба на землю лился дождь. Позади каравана волны Гремящей реки неслись к своему устью. Разбухшая от дождей река так и грозилась выйти из своих берегов. Феликс ожесточенно дергал поводья: волы спотыкались и прикладывали двойные усилия, с натугой продвигаясь по раскисшей земле.
Позади него чихнула Кирстен. Так же как и все остальные, она была бледной и выглядела больной. Тяжесть дальнего пути и ухудшающаяся погода делала всех их легкой добычей для недуга.
Ни один город не принимал их. Вооруженные воины грозили сражением, если караван не будет прокладывать путь по непригодной для жилья земле. Дорога становилась нескончаемой. Казалось, они будут ехать вечно и никогда не найдут покоя. Даже осознание того, что кто-то из свиты освободил мертвяков из курганов, понижало бдительность, перерастая в холодное подозрение, что виновный никогда не будет найден.
Феликс виновато посмотрел на Готрека, ожидая, что чихание Кирстен вызовет его обычные комментарии по доводу человеческой слабости, однако Победитель троллей был тих и смотрел на Горы Предела Миров с твердой решимостью, необычной даже для него.
Феликс все думал, когда же он наберется смелости и скажет Готреку, что он больше не пойдет с ним, а останется и поселится с Кирстен. У него были сомнения в том, как поведет себя гном. Сочтет ли Готрек это очередным примером человеческой неверности или придет в ярость?
Феликс был расстроен. Он любил Победителя троллей, несмотря на всю его угрюмость и злословие. Его терзала мысль о том, что Готрек в одиночку отправится навстречу своей судьбе. Но он любил Кирстен, и даже подумать о том, чтобы покинуть ее, было слишком мучительно. Возможно, Готрек чувствовал это, и это было причиной его отрешенного состояния. Феликс повернулся и нащупал руку девушки.
— Куда вы смотрите, господин Гурнисон? — спросила Кирстен гнома. Готрек даже не обернулся, чтобы взглянуть на нее, по-прежнему уставившись на далекие горы. Поначалу казалось, что Победитель троллей не ответит, но постепенно он отвернулся от покрытых облаками вершин.
— Караз-а-Карак, — сказал он. — Вечная Вершина. Мой дом. — Его голос был мягче, чем когда-либо слышал Феликс, и содержал всю глубину страсти разбитого сердца. Готрек обернулся, чтобы посмотреть на них, и на его лице проглядывала такая немая и острая печаль, что Феликс даже потупился. Высокий хохол гнома обвис под дождем, а его лицо было бледным и унылым. Кирстен наклонилась, чтобы накинуть плащ Готрека ему на плечи, как она бы поступила с потерявшимся ребенком.
Готрек попытался бросить на нее свой яростный и независимый взгляд, но не смог и только печально улыбнулся, обнажив потерянные зубы. Феликс подумал, неужели гном совершил весь этот путь только ради этого мимолетного появления родных гор. Он увидел, как упала капля воды с носа Победителя троллей. Это могла быть слеза — или просто дождь.
Они продолжали свой путь на юг.
— Мы не можем бросить их сейчас, — воскликнул Феликс, проклиная себя за трусость.
Готрек обернулся и посмотрел на полуразрушенную укрепленную усадьбу, обнаруженную ими. Он следил за струйками дыма, поднимавшимися вверх из каминов недавно расчищенных зданий.
— Почему же, человечий отпрыск? Они нашли свободную землю, пригодные для обработки поля и руины старого форта. Немного поработав, они обеспечат себе безопасность.
Феликс в отчаянии искал причину. Он был сам удивлен, что так старается отсрочить тот момент, когда он скажет Готреку о необходимости расстаться. Готрек смотрел на него, в точности как строгий отец. Феликс вновь почувствовал, что должен извиняться, и ненавидел себя за это.
— Готрек, мы находимся только в сотне миль к северу от того места, где Гремящая река впадает в Кровавую. А дальше — Дурные земли и полчища наездников на волках.
— Я знаю, человечий отпрыск. Нам придется пересечь их, когда мы отправимся к Восьми Вершинам Карака.
«Скажи ему. Просто скажи это», — боролся с собой Феликс. Но он не мог вымолвить правды.
— Мы не можем просто уйти сейчас. Ты же видел тела, обнаруженные в имении. Кости раздроблены, чтобы извлечь мозг. Стены сожжены. Дитер сказал, что он нашел следы волчьих всадников. Это место небезопасно. Но с твоей помощью, помощью гнома, оно перестанет быть таким.
Готрек рассмеялся.
— С чего ты взял?
— Потому что гномы умело обращаются с камнями и знают, как возводить укрепления. Это всем известно.
Готрек задумчиво обернулся на имение. Казалось, оно напоминает ему что-то из прежней жизни. Он сдвинул брови и оперся лбом на рукоять своей секиры.
— Я не уверен, — наконец произнес он, — что даже гном может сделать это место безопасным. Типичная человеческая работа. Непрочно, очень непрочно.
— Его можно защитить, ты знаешь. Можно, Готрек.
— Пожалуй… Много же времени прошло с тех пор, когда я работал по камню, человечий отпрыск.
— Гном никогда не забывает подобные вещи. И я уверен, что барон щедро заплатит за такую службу.
Готрек презрительно хмыкнул.
— Хорошо бы побольше, чем он платит своим наемникам.
Феликс улыбнулся.
— Так пойдем и выясним это.
Так и не сумев уснуть, Феликс тихо поднялся. Он быстро оделся, не желая будить Кирстен, нежно поправил плащ, которым они укрывались как шерстяным одеялом, чтобы она не замерзла, и легко поцеловал ее в лоб. Девушка зашевелилась, но не проснулась. Ягер взял свой меч оттуда, где обычно его оставлял — у входа в их хижину, — и вышел на ночной воздух. «Приближается зима», — подумал Феликс, глядя, как клубится его холодное дыхание.
При свете лун он нашел дорогу вдоль ряда хибарок, находившихся под защитой новых бревенчатых стен, окружавших имение. Впервые за долгое время он ощущал покой. Даже ночной шум лагеря успокаивал. Укрепление форта было завершено до первого снега. И похоже, что у поселенцев хватит зерна, чтобы продержаться зиму и засеять поля весной.
Он услышал мычание скота и размеренную поступь часовых на стенах. Взглянув наверх, он увидел, что свет все еще горит в окне комнаты Манфреда. Феликс подумал о своем извилистом жизненном пути. «Вот уж чего я никогда не мог вообразить местом для собственного поселения, так это укрепленную деревню на границе пустоты. Интересно, что бы подумал мой отец, если бы увидел меня сейчас, меня, почти ставшего крестьянином. Наверно, умер бы от разрыва сердца», — улыбнулся Феликс.
