Падение его длилось недолго. Через пару мгновений он приземлился, больно ударившись обо что-то. К счастью, пол пещеры устилали все те же лишайники, и десятник отделался лишь ушибами. Отверстие люка зияло над ним на высоте восьми локтей. То ли в механике карликов что-то сработало не так, то ли нижний люк и должен был открываться вместе с боковой плитой, но офицер вырвался из ловушки!
Он очутился в длинной галерее. Выбирать направление, куда бежать, нужды не было: справа пещеру закрывала глухая стена. Впрочем, оказалось, и глухие стены здесь могут быть просто раздвижными дверьми, но Люция не интересовали секреты уродцев-колдунов, ему нужно было поскорее уносить ноги. Он быстро огляделся по сторонам. На стене был укреплен почти сгоревший факел, пламя которого бросало тусклый отсвет. Дальше же коридор тонул во мраке. Сверху в люке показались мерзкие большеглазые физиономии. Не дожидаясь, пока колдун сообразит, какую бы пакость сотворить над ним, чтобы вытащить обратно наверх, как рыбу на крючке, Люций, несмотря на дурное самочувствие, недостаток свежего воздуха, голод и жажду, опрометью бросился прочь, в темноту.
Сначала галерея шла ровно. Иногда в сторону уходили боковые туннели: время от времени он чувствовал то справа, то слева сквозняк. Но поворачивать боялся, ибо в широком главном проходе чувствовал себя увереннее, чем в лабиринте узких коридорчиков. Затем пещера свернула вправо, и последний свет факела, до сих пор еле видного позади дотлевающей искрой, исчез. Но раз факел здесь был, значит, кто-то ходил по этой галерее, при этом совсем недавно. Забежав за поворот, офицер остановился перевести дух и прислушался, нет ли погони. Высота в восемь локтей не могла стать серьезным препятствием для преследователей.
Но, к удивлению Люция, никто даже не пытался догонять его. Это, конечно, радовало, но и не означало, что можно расслабиться и устроить себе долгую передышку. Прежде всего необходимо было найти воду, затем еду, а потом, если повезет, выход наружу. Он отдышался и уже не побежал, а пошел тихим крадущимся шагом, помня о том, что дикари стреляют в темноте по звуку лучше, чем иные стрелки аквилонского королевства при свете дня.
Пещера оставалась все такой же просторной. Боковые коридоры пропали, и Люций, чтобы не ощущать себя в полной пустоте, все время шел вдоль левой стены, ведя по ней рукой. Пещера тянулась и тянулась, и десятник, и без того не имевший никакого понятия о том, где и насколько глубоко под землей он находится, совсем потерял ориентацию, ибо первый раз в жизни попал под землю. Он не знал, сколько времени идет этим коридором и какое расстояние осталось за спиной. Иногда под ногами хлюпала вода, и он напился прямо из лужи на полу, понятия не имея, откуда взялась эта вода и можно ли ее пить. По крайней мере, ни вкуса, ни запаха она не имела.
Иногда Люцию казалось, что коридор делает повороты, но он не был в этом уверен и, побыв в темноте довольно долгое время, вдруг понял, что, должно быть, чувствуют слепые. Он, во всяком случае, сейчас был именно таковым. Слух и осязание его пребывали в постоянном напряжении. Он гнал от себя мысли о страшном, но то и дело порождения темного бреда вторгались в сознание. Во мраке мерещились ему какие-то бесформенные, но пугающие до полусмерти существа. Когти, щупальца и зубы драконов и других монстров, изображаемых обычно в старинных свитках, были ничтожны по сравнению с невидимым, порождавшим немой ужас.
Коридор сделал резкий поворот, и Люций вынужден был закрыть глаза и прижать к ним ладони, потому как по глазам его неожиданно и очень больно ударил свет, который оказался всего лишь маленькой красной искоркой отдаленного факела. Когда радужные круги перед глазами погасли, десятник продолжил свой путь с удвоенной осторожностью. Пещера была огромна, свод ее терялся где-то далеко вверху, и каждый малейший шорох — или так только казалось? — разносился зловещим перешептыванием эха.
Свет постепенно приближался. Подойдя поближе, Люций увидел, что горит не один факел, а два. Они были укреплены в металлических вставках с наклоном друг к другу по разным сторонам тяжелых железных ворот. Локтей на сто пятьдесят не доходя ворот, пещеру пересекал глубочайший ров шириной в сорок локтей. Глубина его была столь велика, что дна разглядеть не удалось, и ни звука не доносилось из провала. Текла ли, стояла ли там вода, или ждали гибельные острые клыки камней, или жадно чавкало огненное озеро — рассказывали горцы и о таких, — узнать не было возможности. Взгляд тонул в непроницаемой черноте.
Через пропасть был перекинут узкий подвесной мостик, судя по полусгнившим доскам, весьма и весьма старый и давным-давно не используемый. Веревки, видимо когда-то и в самом деле очень прочные, раз сохранились до сих пор, ныне истлели. Все сооружение было предельно шатко, выглядело крайне удручающе и держалось, похоже, только потому, что в пещере никогда не бывало ветра.
Однако другого выхода, кроме того, как ступить на этот мост, у десятника не оставалось. Обратной дороги не было, и лучше уж найти смерть в бездонном рву или попытаться проникнуть за кованые ворота, чем пасть от мерзких лап этих желтолицых пауков с миндалевидными глазами.
Прежде чем выйти из темноты в тусклое пятно неверного света, отбрасываемого факелами, он еще раз осмотрел площадку перед воротами. Она была идеально ровной и совершенно пустой — ни единого мелкого камешка, только толстый слой пыли.
«Значит, первый факел принесли откуда-то из боковых ходов! — догадался Люций. — Иначе здесь остались бы следы».
Первый шаг по мосту показал, что тот все же куда крепче, чем думалось поначалу. Веревки натянулись и задрожали, доски расхлябанно стучали, вся развалина заходила ходуном из стороны в сторону, при этом еще и выгибаясь, но обрушиваться не спешила. Люций преодолел уже локтей двадцать пять из необходимых сорока, как вдруг доска под его ногой, совсем уж сгнившая, рассыпалась в прах, и он провалился одной ногой в бездну. На секунду ему показалось, что именно в пальцах этой ноги находится его сердце. С трудом, дрожа от голодной усталости и страха высоты, вытянул он ногу обратно на мост и дальше уже не прошел, а просто прополз последний участок страшного пути и растянулся без сил, выбравшись на твердую скалу. Мост еще долго раскачивался и стучал досками, а потом мелко дрожал, словно злился на того, кто осмелился нарушить его покой.
Долго не мог десятник прийти в себя, а когда, наконец, очнулся, прямо перед собой увидел огромные — в четыре человеческих роста — железные ворота. Наверх уходила глухая стена грубой кладки, достававшая, видимо, до самого потолка. По их виду легко было заключить, что, по крайней мере, с внешней стороны уже много лет никто не только не подходил к ним, но даже и не пытался как-либо ухаживать за воротами. Ржавчина широкими и темно-рыжими пятнами покрывала створки, а немногие медные детали позеленели. Ноги Люция утопали в толстом слое жесткой многолетней пыли.
