– Да какого?!.. – взвилась стрегия. Ее возмущение разбилось, как хрупкая льдинка о гранитный утес, натолкнувшись на единственный пристальный взгляд Князя. Взгляд матерого убийцы – перед тем как хладнокровно всадить нож или спустить тетиву.
– Хорошо, повелитель, – Раона вздохнула с видом полной покорности обстоятельствам.
Позже, размышляя над этим разговором, Хеллид заподозрил, что его известия отнюдь не стали для Князя новостью. Блейри прекрасно знал, чем занимаются Раона и ее приспешники. Единственное, что разгневало правителя Забытых Лесов – бездумность девицы Авинсаль и ее неспособность хранить свои дела в тайне. Верил ли сам да Греттайро в то, что Раоне удастся столь диковинным образом возвратить утраченную магию, или не верил – не имело значения. Он безмолвно одобрял действия Авинсаль, значит, в них крылась толика полезности.
– И все-таки стоило совсем запретить подобные игрища, – упрямо повторил Хеллид, когда Раона выскочила из шатра.
Блейри не спеша перевел взгляд на своего верного помощника.
– Тебе очень хотелось удрать следом, но ты остался, – князь Забытых Лесов склонил голову к плечу, рассматривая своего верного порученца с некоторым подобием любопытства. – Ты прав. Нам нужно поговорить. Садись.
Хеллида уже давно беспокоили некие накопившиеся соображения. Да Греттайро никому не давал отчета в своих поступках и решениях, но Хеллид надеялся на свое положение правой руки правителя. В конце концов, я заслужил право задавать вопросы и получать ответы, подумал он, придвигая к столу складной походный табурет и садясь напротив своего патрона.
– Мне кое-что непонятно, мой Князь, – собравшись с духом, начал гуль. – Наш первый штурм был, скажем так, неудачен. Однако с той поры наше ополчение изрядно выросло, мы многому научились… Отчего мы не повторяем попытку взять Токлау?
Лицо Блейри не выражало ровным счетом ничего. Князь взял со стола пергамент с отлично вычерченным планом форта, полюбовался на рисунок и с легким вздохом бросил поверх прочих бумаг.
– А зачем? – рассеянно спросил он.
Хеллид на мгновение оторопел.
– В каком смысле – «зачем»? Чтобы завладеть крепостью, само собой!
– И что мы станем делать с захваченной крепостью? – тем же благожелательно-снисходительным тоном осведомился Князь Забытых Лесов. – Допустим, мы войдем в Токлау, как победители. Как нам поступить с тамошним гарнизоном? Твои лазутчики сообщают, якобы в форте находится никак не меньше пятисот человек. Госпожа Раона успешно доказала, что способна подчинить душу одного, двух, даже полудюжины краткоживущих, но я сомневаюсь, что ее способностей достанет на пять сотен вояк. Я тоже кое-что могу, но здесь не тот случай. Далее, мы не можем их отпустить, ибо они – люди, стало быть, наши враги. Не можем содержать в плену, поскольку уж очень их много. Не можем разом истребить – я не стремлюсь прослыть «Мясником из Рабиров», да и тебе, думаю, такое прозвище тоже придется не по душе. Так пусть они и дальше дрожат за стенами, не мешая нам заниматься собственными делами. Пусть наша так называемая армия остается в убеждении, что совершает настоящий подвиг, сидя у стен форта и иногда наведываясь внутрь. Так они, по крайней мере, будут под рукой и при иллюзии дела. Мы же будем копить силы и терпеливо ждать.
– Чего? – Хеллид запоздало пожалел, что затеял этот разговор: ему не хватало проницательности, чтобы разобраться в далеко идущих планах Блейри да Греттайро.
– Дня падения Стены, разумеется, – пожал плечами Князь и обронил, словно о само собой разумеющемся: – Сколько бы рабирийцев ни вступило в ополчение, мы все равно будем слишком слабы для открытого сражения с людьми. Нам необходимо нечто иное. Что-то, с помощью чего мы станем держать смертных в узде и получим право выдвигать свои условия. Я не знаю, что это будет, но чувствую – с каждым днем оно приближается. Оно само идет к нам, в нашу западню, где приманкой – эта жалкая крепостца и прячущийся в ней Пуантенский Леопард.
– Я понял, – кивнул Хеллид.
– Ничего ты не понял, – сказал Блейри, и он был прав. Внезапно в непроницаемо черных зрачках да Греттайро зажегся странный огонек, и он подался к Хеллиду так резко, что тот едва не отшатнулся в испуге: – Я хочу быть с тобой откровенным, мой старый верный соратник, и надеюсь на ответную откровенность. Скажи правду: ты боишься меня?
– Да, – выдавил Хеллид.
– Почему? Не вздумай солгать!
– Ты… изменился, – язык повиновался Хеллиду с трудом. – От прежнего тебя ничего не осталось… одна внешность, да и та… Знаешь, как горящий дом: пламя завораживает, но ему нет дела до тех, кого оно сожжет…
– Хорошее сравнение, – медленно произнес да Греттайро. Он склонил голову и прикрыл ладонью глаза. Хеллид немедленно ощутил, как стальные тиски, сжимавшие его разум, разжались – и тогда он сказал, чувствуя себя как человек, прыгнувший с обрыва в ледяной горный поток:
– …а я не из тех мальчишек, которые пойдут в огонь по одному твоему слову. Твоя новая демоническая притягательность на меня не действует. Поэтому я вижу то, чего не желают замечать они: с трех сторон Забытые Холмы окружены могущественными королевствами Детей Дня, чьи легионы пройдут по нашему жалкому подобию армии, даже не замедлив шаг. Зингара и Аргос не упустят случая сожрать лакомый кусок, а у аквилонского властителя теперь к тебе личные счеты. Прежде людей сдерживала Незримая Граница. Ее больше нет, и мы не в силах ее восстановить, не обретя полной власти над Венцом. Я вижу все это, но не нахожу выхода. Укажи мне его, Блейри, чтобы я вновь обрел спокойствие, вновь поверил в тебя! Скажи, на что ты надеешься? Чего ждешь? Во что веришь?
– Что ж, – задумчиво сказал Князь, не поднимая головы, – ты говорил искренне. Теперь слушай. Действительно, от прежнего Блейри да Греттайро мало что осталось. По сути, в тот миг, когда Лайвел возложил Венец Рабиров, я умер… и родился заново. Кое-что я при этом утратил – то, что всегда служило мне помехой: чувства. Страсть, ненависть, страх, дружба, муки совести для меня теперь пустой звук. Я без колебаний уничтожу любого – врага, друга, женщину, младенца, даже тебя, если твоя смерть хоть на пядь приблизит меня к цели…
– Но цель…
– Власть! – Князь быстрым, но все же неуловимо плавным движением поднялся из-за стола и прошелся по шатру, отбрасывая причудливую тень. – Не груды золота и толпы наложниц, не роскошные дворцы и пышные одежды. Нет, власть в ее самом чистом, самом высоком виде: возможность повелевать судьбами живущих, распоряжаться ими, играть ими как вздумается, сплетая самые хитрые комбинации – есть ли игра более увлекательная? По своему разумению строить будущее целого народа – что может быть азартнее? Абсолютная власть опьяняет пуще самого крепкого вина, она слаще самых изысканных яств. Там, в Малийли, на вершине Камня Владык, я был каждым из стоявших передо мной и всеми ими одновременно. Я чувствовал, как их сердца бьются у меня в ладони, я мог, если бы захотел, сжать кулак – и они бы умерли. Я читал их мысли, как книгу, и в любое мгновение мог стереть написанное… Впрочем, ты вряд ли сможешь меня понять. Это надо ощутить.
