Все цуми с тобой. Хочешь – получишь.
Выше рукав, ещё выше.
Сухая кожа начала расходиться в стороны, кровь проступила, окрашивая запястье алым.
– Госпожа! – крикнул кто-то громче.
Айдзи.
Звук торопливых шагов за спиной. Я развернулась прежде, чем меня успели схватить за плечо.
– Моло…
– Я занята! – рявкнула так, что он отшатнулся.
Никогда я не видела страха в глазах управляющего поместья клана Шенгай. То, как на меня смотрели, не описать словами. Можно только увидеть, как отражаются фиолетовые всполохи пламени тории в тёмных глазах.
– Занята, Айдзи, – повторила я, и он… сделал шаг назад и поклонился.
Я снова повернулась к ториям. Без объяснений. Без просьб о помощи. Это только моё дело.
Пламя обхватило мои ноги. Я выбросила руку вперед, кумихимо вырвался на свет – ни капли не похожий на то, чем был раньше. Не тонкий плетеный шнур, а жилистое змеиное тело. Не распущенные нити на конце, а острые зубы, с которых стекает кровь.
Ещё вчера это напугало бы до ужаса. Сейчас – вселяло уверенность.
Не будет никакой жертвы. Не будет доказательств, что я настоящая Шенгай. Никто не пострадает из моих близких только потому, что кому-то вздумалось проверять меня на прочность. Пусть так было раньше. Теперь – не будет.
Тории взревели так, что на меня понеслась стена пламени.
Кумихимо взвился в воздух, разрезая огонь и раскидывая его в стороны. Жар окутывал с ног до головы, треск не давал слышать. Но я не отводила взгляда от прохода между вертикальными балками торий.
Доказывать буду не я, что достойна этих земель.
Сейчас доказывать будешь ты, что находишься здесь по праву.
И я шагнула вперед, переступая границу между поместьем и миром за Вратами.
* * *
Западные горы, шахтёрский посёлок Гобо
– То есть это всё, что есть? – голос Санта напоминал засахаренные цветы будлука.
Коренастый мужчина в черной форме замер, будто не в силах пошевелиться. Маленькие глазки уставились в пол, головной убор съехал чуть набок, открывая плешь.
В комнатке было душно, натопили так, что не продохнуть. Хотя, казалось бы, лето, какой смысл топить? Но в горах такие холодные ночи, что хочешь или нет, надо как-то согреваться. Здесь ещё и немалая влажность. Продрогнешь так, что мало не покажется. Эйтаро это прочувствовал на себе, пока они добирались сюда.
– Да, господин смотритель, – ответил архивариус, так и не поднимая глаз. – Нам больше ничего не передавали. Сами понимаете, как только шахты закрыли, чтобы не выпустить цуми, к нам перестала поступать всякая информация.
– И наследница клана никак не отреагировала? – приподнял бровь Сант.
Эйтаро молчал. Если Сант берется за допрос, то лучше ему его вести до конца. Мнимая доброта всегда сбивает с толку. Ни одного кривого слова. Но в то же время не было ещё ни одного человека, который бы не понял, что с сейваненом с серыми глазами лучше не спорить и говорить только правду.
– Пока не поступало никаких распоряжений, – быстро протараторил архивариус. – Вы же понимаете, мы люди подневольные…
– Тогда почему здесь не все свитки? – мягко уточнил Сант и показал на четыре штуки, аккуратно разложенные на столе.
Конечно. Должно быть минимум шесть. Просто архивариус не учел, что Эйтаро специально изучал, в какой форме дают отчеты в клане Шенгай. Шесть. Пятёрка считается счастливым числом во всём Тайоганори. И ещё один. Именно так Шенгаи противопоставляли себя всем остальным. Пять – для империи, один – для Шенгая. И никак не четыре – число смерти. Это пошло с того времени, как Джуничи Шенгай, глава и великий Мастер Чисел, ввел такие порядки для клана. С тех пор их придерживались и не нарушали.
Архивариус поджал губы. На его лбу блеснули бисеринки пота.
Невооруженным глазом было видно, что он хочет скрыть правду, но не знает, как это сделать. Зато знает, что сейваненам не лгут. А если всё же осмеливаются, то потом бирюзовая волна рёку скрутит до белых звезд в глазах, выпьет всю жизненную энергию и швырнет высохшим трупом.
– Их… забрали.
* * *
– Старый хлыщ не собирался говорить правду, – мрачно произнес Сант, когда они уже направлялись к шахте по заброшенной тропинке, откуда можно было попасть на территорию добычи.
По главной дороге уже ходили – ничего толком не понять. Точнее, опечатано всё, люди туда соваться желанием не горят. Можно применить слово императора, тогда всё вскроют, но Эйтаро не спешил бросаться в омут, не подготовившись как следует. Если там столько же цуми, сколько в Землях Проклятых, то их так просто не остановить.
Ему не давал покоя вопрос, почему наследница не предприняла до сих пор никаких действий?
Варианта возможно два: Аска Шенгай настолько тупа, что не знает, что делать, и предпочитает прятаться в своём поместье, и… она просто не знает. Ей не докладывают всю нужную информацию.
После разговора с архивариусом Эйтаро понял, что тут за круглые ше отдавали, что хотели, тем, кто готов был платить. Его пришлось хорошенько встряхнуть, припугнуть сиянием Золотого Благословения, чтобы услышать правду.
Пришли господа. Щедро заплатили. Забрали два свитка.
Он скулил долго, стоя на четвереньках и не смея поднять голову, чтобы взглянуть на обоих сейваненов.
Эйтаро брезгливо поморщился.
Тварь. Как есть тварь. Продавать то, что тебя кормит, чужим. Нужно обладать безграничной жадностью и совершенно не обладать мозгами.
Что ни говори, но Ямато Шенгай сделал так, что вся система работала. Без главы клана и правящей семьи ничего не сломалось. Но, как оказалось, начало здорово гнить изнутри.
Свитки они забрали. И увесистые расчетные книги. Всё нужно было изучить.
– Тут не спуститься, – мрачно изрек Сант, оглядывая наваленные друг на друга камни. – Рискуем сломать шею.
– Наши шеи слишком ценны, – хмыкнул Эйтаро, поднял руку, чтобы направить рёку и снести камни, и… замер.
Сант покосился на него.
– Что-то не так?
Эйтаро помолчал, потом качнул головой.
– Не в этом дело.
И всё же… Они – смотрители императора. Перед ними открываются любые двери. Особенно перед ним. Наверное, в Тайоганори все кланы знают, что сейванен с желтыми глазами – самое страшное, что может с ними случиться.
Временами долетали сплетни, где он мог разобрать прозвище, данное народом, – Сокол Императора. Если прилетел Сокол Императора – ничего не скрыть.
– А в чем? – нахмурившись, спросил Сант.
– Мне не нравится, что об этом ничего не знает наследница.
– Думаешь, нам потом предъявят претензии?
Эйтаро мотнул головой, заиграл медово-жёлтыми бликами янтарь серьги.
Смотрителям императора не предъявляют претензий. Хотя… законом это не запрещено. Поэтому случиться может что угодно.
– Мне кажется, она может быть нам полезна, – наконец-то произнес он.
Сант молча обдумывал сказанное. Молча смотрел, как камни раскалываются и превращаются в серую пыль после того, как в них впечатываются бирюзово-золотые кандзи, сорвавшиеся с пальцем Эйтаро.
Никто из них не был добрее, чем позволяла служба, которую они несли. Но и в злоупотреблении властью никто их не мог обвинить тоже.
Эйтаро не уловил момент, когда Сант оказался рядом. Тот, когда хотел, двигался настолько быстро, что не могло уловить человеческое око. Чуть склонил голову к плечу, в серых глазах застыл вопрос.
– Кому сказать, что Сокол Императора колеблется, не поверят.
Эйтаро не понравилась постановка. Колебаться – значит проявлять слабость. Но кто не подвержен слабостям?
– А ты поменьше болтай, того и гляди – проживёшь подольше.
Сант фыркнул:
– Я не слепой. Что происходит, Эйтаро? Ты угрюм, замкнут, задумчив. Твой сон ухудшился до такой степени, что ты выглядишь как призрак из бездны Ёми. Ты столько молчишь, что скоро с тобой не смогут состязаться Западные горы, которые за всё время не проронили ни слова. Что происходит?
