— Я ведь не колдун, ты понимаешь, — говорил он Конану. — Я разбираюсь в каллиграфии.
Каллиграфия учит человека сопрягать смыслы.
— Что делать? — не понял Конан.
— Объясняю… Положим есть некая вещь. Кусок мяса. — Тьянь-По взял из своей плошки кусок мяса на кости и потряс им в воздухе, после чего опустил обратно в плошку. — Есть слово, обозначающее эту вещь. И есть рисунок, обозначающий это слово. Связь между рисунком и вещью — таинственна и сродни заклинанию…
— Ясно, — проворчал Конан, которому ничего не было ясно. Он вытащил мясо из плошки своего друга и принялся грызть. — Все равно ты не ешь мяса, — пояснил киммериец. — Зачем пропадать вкусной еде! Ты можешь довольствоваться парочкой иероглифов.
— Ты быстро учишься, киммериец, — сказал Тьянь-По, улыбаясь. — Схватываешь все на лету.
— Таково мое дао, — сказал Конан, с хрустом разгрызая кость. — Давайте вернемся к золотой маске.
— Из-за маски кто-то смотрел на меня. Кто-то очень злобный. И бесплотный. Но он желает воплотиться, я уверен, — сказал кхитаец.
— Любая бесплотная сволочь хочет воплотиться, — сказал Конан, гора красивой молодой плоти. Он вытянул под столом ноги, сыто рыгнул и погладил себя по животу. — Лично я ни за что не хотел бы стать бесплотным духом и сидеть, спрятавшись за маской…
— Точно! — прошептал Тьянь-По.
— Что? — удивился Конан. — Ты о чем?
— О бесплотном духе… Если апельсиновое дерево находится в саду Эмбриако, — а оно там, и я его видел! — то и колдуны-братья должны находиться неподалеку. Одного ты видел, он превратился в паука и умер. А другой, развоплощенный дух… Тот, младший, самый сильный из колдунов…
— Думаешь, это он прячется за маской? — Конан сразу подобрался. Блаженная расслабленность покинула варвара, он был готов действовать в любое мгновение.
— А кто же еще? — шепнул Тьянь-По. Он огляделся по сторонам и опасливо вжал голову к плечи, как будто боялся, что дух окажется где-нибудь поблизости.
— Ну, мало ли на свете бродячих духов…
— Давай предполагать, что это он.
— Давай, — согласился Конан, опять расслабляясь и принимаясь ковырять в зубах огромным ножом.
— Положим, дух живет в маске…
— Положим.
— И сторожит апельсиновое деревце, в ожидании, когда он сможет воплотиться и расколдовать принцесс.
— Положим.
— Ведь если ему это удастся, то он завладеет сразу тремя сестрами…
— Ну.
— Слушая тебя, Конан, можно подумать, что тe6e неинтересно! — рассердился наконец кхитаец.
Конан, который только этого и добивался своими нарочито лаконичными и равнодушными ответами, хмыкнул.
— Да ладна тебе злиться, Тьянь-По. Конечно, мне интересно. Сразу три принцессы! С ума сойти.
— Продолжаю, — успокоился кхитаец. У него был легкий характер, и это как ничто другое помогало ему уживаться с киммерийцем. — Развоплощенный дух прячется в маске.
— Ты это уже говорил.
— Сторожит дерево.
— И это ты уже…
— Если ты будешь меня отвлекать, я скажу то и в третий раз! А теперь — задача для истинного ученика каллиграфа. Что нужно духу для того, чтобы воплотиться?
Конан напрягся, выпучил глаза, надул на шее жилы, побагровел и выговорил натужным голосом:
— Чтобы… воплотиться… духу требуется… живая человеческая кровь, господин учитель!
— Молодец! — улыбнулся Тьянь-По.
Шумно выдохнув, Конан улыбнулся в ответ.
— Я понял, к чему ты клонишь, Тьянь-По. Сегодня же попробую узнать, не пропадал ли кто-нибудь в Пайрогии. Бесследно. И, желательно, в саду Золотых Масок.
Еще один человек в Пайрогии хотел бы это знать. Звали этого человека лорд Форез. И интересовало его то же, что и Конана с другом: не было ли таинственных исчезновений в доме господина Эмбриако? Точнее: не пропал ли загадочным образом сам господин Эмбриако?
Поэтому как только стемнело, лорд Форе пробрался к саду и очутился возле старого лаза, через который он вылезал на волю еще в давние времена, когда был подростком. Проникнуть и сад для него не составило никакого труда. Он пробежал по знакомым дорожкам, миновал несколько беседок и пышно разросшихся кустов подстриженных в форме шаров, конусов и кубки остановился возле входа на кухню.
Неожиданно лорд Форез ощутил печаль. Он понял, как соскучился по этому дому, по обширному саду, по всем этим таинственным тенистым закоулкам, даже по дядиной коллекции, которой здесь было подчинено все, включая распорядок дня.
— Не раскисать! — приказал он себе. — Еще не хватало, чтобы я тут распустил сопли! Я пришел убить. Я — наемник. Я — убийца. Я проделал долгий путь… И теперь я желаю завладеть моим наследством.
Он обошел дом кругом. В комнатах господина Эмбриака горел свет. Затем в окне мелькнул силуэт самого хозяина. Форез прикусил губу, чтобы не вскрикнуть от разочарования: итак, дядя жив-здоров!
Он скользнул в кусты и спрятался в глубокой тени. По дорожке сада, смеясь, прошла горничная. Сын садовника, негодный мальчишка, обнимал ее за талию, а она заливисто хохотала. При виде забав лакейской любви Форез почувствовал приступ дурноты. Его всегда раздражали слуги. Вечно крутятся под ногами, мешают, во все лезут, все запрещают и шпионят для дяди. Обо всем ему докладывают.
А сами… И как все это вульгарно, как неизысканно! Бот дочка графа Сабрана… Но о ней лучше не думать. Вычурная, холодная, глупая. И все же — сколько аристократизма! С каким достоинством она разделась, легла и закрыла глаза, предоставив Форезу свое прохладное белое тело!
Да. Лучше не вспоминать.
Дело превыше всего.
Форез дождался, чтобы шаги горничной и ее ухажера стихли, и прокрался в беседку, где хранилась золотая маска. Маска была на месте.
Несколько минут Форез разглядывал ее, и разочарование захлестывало его. Затем он резко распахнул дверцы шкафчика и схватил маску. Глядя в ее пустые глаза, он закричал:
— Кто ты? Почему ты ничего не делаешь?
Естественно, он не ожидал ответа. Но спустя миг в его голове прозвучал хриплый голос:
— Ты ошибаешься, смертный.
Форез едва не выронил маску.
— О чем ты говоришь? Кто ты?
— Я должен воплотиться…
— Мне все равно, что ты там должен! — рассердился Форез. На самом деле он не верил в то, что разговаривает с маской, и полагал, что происходящее — лишь плод его больного воображения.
— Я должен воплотиться, — повторил голос
Затем Форез почувствовал, как чьи-то глаза смотрят на него с той стороны маски. Он перс вернул ее. Пусто. Естественно, пусто. Что там может быть!
Но взгляд не исчезал. Голос молчал, однако чужое присутствие становилось все более ощутимым.
