Лайон Де Камп - Мститель

— Уймись! Или ты не знаешь, что король осыпет нас золотом, получив живым этого дикаря?

Ардашир ответил красочным описанием того, куда, по его мнению, король Ездигерд мог отправиться вместе со своим золотом:

— Этот пес запятнал мою честь! Я…

— Придержи язык, глупец, — посоветовала Занара. — Подумай лучше, что будет с тобой, когда королю донесут, что ты потерял убитыми целый отряд его возлюбленных Стражей — ты ведь знаешь, как он их ценит, — а сам не получил ни царапины?

— М-м-м, — замялся Ардашир, заметно сникая. Занара же продолжала:

— Я не сомневаюсь, что лучшие королевские палачи станут держать совет, подбирая мерзавцу достойные муки в награду за все зло, причиненное им Турану… Подумай! Неужели ты пренебрежешь богатством и высоким званием ради того только, чтобы самому совершить месть?

Все еще ворча, Ардашир подчинился. Спрятав ятаган, он помог Занаре связать варвара по рукам и ногам. Потом Занара заглянула сквозь тайную щелку в опустевшие покои правителя и прошептала:

— Мы подождем до рассвета. К тому времени зуагиры уберутся из форта. Они так перепились, что наверняка пропустили какую-нибудь конюшню. Если не жалеть лошадей — будем вне опасности самое большее через полдня, а съестным можно запастись здесь же, во дворце. Мы поедем прямо в столицу. Если пленник начнет просыпаться, мы снова успокоим его моим порошком. Всего пять дней — и он будет брошен в самую глубокую подземную королевскую тюрьму Аграпура!..

Говоря так, она не сводила глаз с недвижного киммерийца, и взгляд ее горел торжеством.

Конан медленно приходил в себя. Голова отчаянно кружилась, в горле было сухо, как в пустыне, желудок сводила тошнота. Казалось, только что он сидел на роскошном диване во дворце Везиз Шаха, правителя форта Ваклы. Теперь его ложем была гнилая солома, по голым каменным стенам каплями стекала сырость, а когда он приподнялся и сел — по полу с испуганным писком шмыгнули крысы. От движения на руках и ногах звякнули тяжелые цени. Они тянулись к кольцу, накрепко вмурованному в стену. А из одежды ему оставили лишь набедренную повязку.

Голова Конана раскалывалась от боли, язык присох к гортани. Вдобавок ко всему его мучил голод. Конан не пожалел больной головы — могучий рык его раскатился по всему подземелью:

— Эй, тюремщики! Чего дожидаетесь — чтобы я сдох от жажды и голода? А ну живо принесите еды и питья! И что это за адова дыра, хотел бы я знать?

Прошуршали шаги, послышалось звяканье связки ключей: по ту сторону железной решетки возник бородатый тучный тюремщик.

— Ага! — сказал он. — Наконец-то очнулся, западный пес!.. Знай же: ты в Аграпуре, в дворцовых подземельях короля Ездигерда. Вот хлеб и вода. Подкрепись — тебе еще понадобятся силы, чтобы достойно оценить сердечную встречу, приготовленную королем…

Он просунул меж прутьев хлебец и маленький кувшин и удалился — лишь отзвуки его смеха еще какое-то время блуждали по коридору. Изголодавшийся киммериец жадно накинулся на пищу. По крайней мере незачем было опасаться отравы. Если бы королю вздумалось быстро прикончить его, проще всего было бы это сделать, пока он лежал без сознания…

Кое-как утолив голод, Конан задумался о своем положении. Итак, он находился в руках злейшего своего врага — того самого короля Ездигерда, что еще годы назад сулил баснословную награду за его голову. Сколько наемных убийц, соблазненных туранским золотом, покушалось на Конана! Цели не достиг ни один — с иными из них Конан разделался сам, другим не удалось к нему даже приблизиться. Но, видно, у короля Ездигерда была цепкая память, а ненависть в его сердце ничуть не ослабла оттого, что давний недруг сам сделался королем, взойдя на трон далекой Аквилонии. И вот наконец хитрость женщины отдала Конана во власть безжалостного врага… Обычный человек содрогнулся бы, устрашенный ужасной судьбой, которая наверняка его ожидала.

Обычный человек — но только не Конан! Он принял случившееся со стоическим бесстрастием настоящего варвара и, не тратя времени на горестные сетования по поводу превратностей судьбы, впряг свой плодовитый разум в работу. Один за другим строил и отвергал он всевозможные планы, как все-таки вырваться на свободу и натянуть нос мстительному Ездигерду…

Минуло время, и вот в коридоре снова прозвучали шаги. Конан подобрался, глаза его нехорошо сузились. Снаружи раздалась команда, и шаги замерли. Конан разглядел сквозь решетку с десяток стражников с обнаженными ятаганами в руках; позолоченные кольчуги мерцали в факельном свете. Двое держали наготове тяжелые боевые луки. Вот вперед вышел высокий, крупного сложения офицер, и Конан узнал в нем Ардашира. Голос Ардашира прозвучал металлически-резко:

— Шапур и Вардан! Хорошенько свяжите варвара и наденьте ему петлю на шею. Лучники! Держите его на прицеле, чтобы не вздумал шутить!

В камеру вошли двое солдат. Один нес шестифутовое бревно толщиной в несколько дюймов, другой держал крепкую веревку. Глаза Ардашира горели злорадством, пальцы подергивались. Он был бы рад немедля, собственной рукой расправиться с пленником: сдерживало его лишь железное самообладание бывалого офицера. Обращаясь к Конану, он прошипел:

— Одно движение, пес, и твое сердце изведает меткость моих стрелков! Я рад был бы сам прикончить тебя, но теперь ты принадлежишь королю!

Холодные голубые глаза Конана невозмутимо встретили взгляд взбешенного офицера… Солдаты водрузили бревно ему на плечи, заставили развести руки и накрепко привязали их к бревну. Пока они возились с веревкой, Конан незаметно напряг могучие мышцы, так, чтобы охватившие их петли оказались пошире.

Тюремщик разомкнул его цепи лишь после того, как был завязан последний узел.

— Рано или поздно вы получите по заслугам, туранские псы, — проворчал Конан. — Вот увидите.

Лицо Ардашира исказилось от ярости, ответ его был подобен плевку:

— А ты, негодяй, получишь свое! Скоро тобой займутся королевские палачи! Ни одна пытка, изобретенная человеческим рассудком, не минует тебя! — И Ардашир рассмеялся почти истерически: — Хватит болтать! Следуй за мной, вшивое величество, король засиженной мухами Аквилонии!

Махнул рукой стражникам — и маленький отряд двинулся сырым коридором. Связанный варвар шел посередине, неся бревно на плечах. Он был насторожен, как попавший в клетку волк, и, как волк, был готов использовать любую мало-мальски выгодную ситуацию. При этом он не задумывался о чудовищном неравенстве сил, не тратил времени на бесполезную перебранку с врагами, не попрекал себя самого за кратковременную утрату бдительности, повлекшую плен. Все его существо было готово к мгновенному действию — лишь бы подвернулась возможность.