поесть и несколько раз пили мелкими глотками воду. И один раз у Мышелова начался приступ горной болезни, окончившийся только тогда, когда он совсем изнемог от позывов к рвоте.
Единственное происшествие во время подъема, не связанное с безумной особой Звездной Пристани, случилось тогда, когда друзья обходили пятую по счету каменную пробку. Они двигались медленно, словно два больших слизня; Мышелов на сей раз впереди, неся Хриссу, а Фафхрд поднимался почти вплотную за ними. В этом месте Северная Коса сужалась настолько, что по ту сторону снежного потока был виден горб северной стены.
Путники услышали жужжание, непохожее на то, которое издавали падающие камни. Затем оно повторилось, на этот раз ближе, и окончилось резким щелчком. Когда Фафхрд выбрался на вершину пробки и оказался под прикрытием стен, в его мешке торчала стрела со смертоносным зазубренным наконечником.
Мышелов осторожно высунулся и посмотрел в северном направлении, при этом третья стрела прожужжала совсем рядом с его головой, и Фафхрд, который держал его за щиколотки, быстро втянул Мышелова обратно.
– Это был Кранарх, вне всякого сомнения; я видел, как он спускал свой лук, – сообщил Мышелов. – Гнарфи не видно, но один из их новых приятелей, одетых в коричневый мех, притаился позади Кранарха, на том же самом уступе. Я не смог разглядеть его лицо, но это весьма дородный коротконогий парень
– Они опережают нас, – проворчал Фафхрд.
– А еще они не стесняются совмещать скалолазание с убийством, – заметил Мышелов, обламывая оперение стрелы, торчащей из мешка Фафхрда, и выдергивая древко. – О приятель, я боюсь, что твой спальный плащ продырявлен в шестнадцати местах. И тот пузырек с мазью из сосновой смолы – он тоже пробит насквозь. Ах, какой чудесный запах!
– Я начинаю думать, что эти двое из Иллик-Винга играют не по правилам, – заявил Фафхрд. – Так что… вставай и пошли!
Путники устали как собаки, даже кошка Хрисса, а солнце уже стояло всего на ширину десяти пальцев над плоским горизонтом пустошей, и что-то в воздухе сделало светило белым, как серебро, так что оно больше уже не посылало тепло сражаться с холодом. Но уступы Гнезд были уже совсем близко, и можно было надеяться, что на них найдется лучшее место для лагеря, чем в камине.
Поэтому, хотя каждая мышца Мышелова и Хриссы протестовала, они подчинились команде Фафхрда.
На полдороге к Гнездам начался снегопад; мелкие, похожие на пыль снежинки, как и прошлой ночью, падали отвесно вниз, но более густо.
Бесшумный снегопад создавал впечатление безмятежности и безопасности, которое было как нельзя более обманчивым, поскольку снег скрывал камнепады, которые все еще срывались вниз по камину, словно артиллерия Бога Случая.
В пяти ярдах от вершины камень размером с кулак задел скользящим ударом правое плечо Фафхрда так, что его здоровая рука онемела и безвольно повисла, но то небольшое расстояние, которое еще оставалось, было таким легким для подъема, что северянин смог преодолеть его с помощью ботинок и вздувшейся, почти ни к чему не пригодной левой руки.
Он осторожно выглянул через верх камина, но Коса здесь снова расширилась, так что северная стена была не видна. Первый уступ тоже был благословенно широким и так хорошо прикрыт выступом скалы, что на его внутреннюю часть не попадал даже снег, не говоря уже о камнях. Фафхрд забрался на уступ, за ним последовали Мышелов и Хрисса.
Но в тот миг, когда они свалились наземь, чтобы отдохнуть у задней стенки карниза, и Мышелов, извиваясь, выбрался из лямок своего тяжелого мешка и отвязал от запястья скалолазный шест, потому что даже он превратился в мучительно тяжелую ношу, путники услышали в воздухе привычный уже шелестящий звук, и огромный плоский силуэт медленно скользнул вниз, сквозь обрисовывающий его посеребренный солнцем снег. Он поравнялся с уступом и на этот раз не пролетел мимо, но остановился и завис, словно гигантская манта, обнюхивающая берег моря; а на снегу у края уступа появилось десять узких отпечатков, вдоль которых виднелись следы присосок, словно туда вцепились десять коротких щупалец.
Со спины этого чудовищного невидимки поднялся некто, так же обрисованный снегом. Он был ростом и размерами с человека. На высоте, примерно там, где у фигуры находилась грудь, была единственная видимая вещь: тонкий меч с темно-серым клинком и серебристой рукоятью, направленный прямо в сердце Мышелова.
Внезапно меч метнулся вперед – почти так же быстро, как если бы его бросили, – следом за ним, с той же стремительностью, рванулся человекообразный вихрь, верхняя часть которого издавала теперь резкий хохот.
Мышелов схватил одной рукой свою отвязанную скалолазную пику и нанес удар по очерченной снегом фигуре позади меча.
Серый меч скользнул вокруг пики и внезапным резким поворотом выбил ее из вялых от усталости пальцев Мышелова.
Черное приспособление, изготовлению которого Искусник Глинти посвятил все вечера месяца Ласки три года назад, исчезло в серебристом снегопаде и пропало в бездне.
Хрисса попятилась к стене, рыча, брызгая слюной и дрожа всем телом.
Фафхрд лихорадочно нащупывал свой топор, но распухшие пальцы не могли даже стянуть чехол, крепивший лезвие к поясу.
Мышелов, разъяренный потерей своей бесценной пики до такой степени, что ему уже было совершенно наплевать, видит он врага или нет, выхватил из ножен Скальпель и свирепо парировал удар серого меча, который снова молнией метнулся вперед.
Мышелову пришлось отразить с дюжину ударов, и серое лезвие дважды проткнуло его руку, прижав его спиной к стене, почти как Хриссу, прежде чем Мышелов смог приноровиться к своему противнику, который был теперь укрыт от падающего снега и стал полностью невидимым; Мышелов сам бросился в атаку.
Теперь, свирепо уставившись в точку в футе над серым лезвием – в ту точку, где, по всей видимости, находились глаза врага (если, конечно, у врага они были), – Мышелов с напором устремился вперед, отбивая удары серого клинка, обводя Скальпель вокруг нее и отдергивая его в самый последний момент, пытаясь сковать ее действия своим клинком и нанося стремительные уколы в невидимую руку и торс.
Трижды Мышелов ощутил, как лезвие пронзало плоть, а один раз оно на мгновение согнулось, встретив на пути невидимую кость.
Противник отскочил назад, прямо на спину незримого летуна, оставив следы узких ступней в собравшемся на краю уступа подтаявшем снегу. Летун покачнулся в воздухе.
Мышелов, разгоряченный схваткой, чуть было не последовал за своим врагом на эту невидимую живую пульсирующую платформу, однако предусмотрительно остановился.
И хорошо, что он это сделал, потому что летун резко нырнул вниз, словно скат, спасающийся от акулы, стряхивая растаявший снег со своей спины и смешивая
