мало совпадавший с реальным.
Сама Ева тоже не знала своего настоящего имени. Первое, официальное, впоследствии засекреченное, Александра Николаевна Александрова получила в приемнике-распределителе для детей, оставшихся без попечения родителей. Шуркой нарекла пожилая нянечка. Фамилия и отчество были внесены в реестры органов загса с легкой руки директора приемника – Николая Александрова. Названых сыновей и дочерей по всему миру у него имелось в избытке.
Александра же Николаевна Александрова меж тем даже не знала языка, который, судя по имени, а не очевидным внешним признакам, должен был считаться ее родным.
Всеобщего новояза землян, возникшего первоначально как суржик русского, английского и китайского, позже сформированного в единый удобоваримый лингвистический продукт экстренной глобализации, ребенок не понимал. Лишь хлопал огромными синими глазищами, чем вызывал слезы умиления вначале у персонала больницы, а затем у сотрудников распределительного центра.
Выяснять тайну своего происхождения, как и разыскивать родителей повзрослевшая Шурка не пыталась, рассудив, что раз смогли они, не дрогнув, бросить двухлетнего ребенка во дворе больницы для малоимущих, то и смысла в знакомстве с ними нет никакого.
Александрова Александра, окончив Академию и дав присягу, взамен получила несколько новых имен и биографий, к которым прилагался постоянный риск для жизни и физической целостности. В этой точке их пути с бравым офицером Всеволодом Листуновым разошлись.
Первая после окончания альма-матер встреча состоялась много лет спустя. Шурку Севка не узнал.
На одном из приемов в одной из королевских резиденций одного из отсталых миров, название которого теперь и не вспомнить, перед лордом в нелепо пышном, но модном наряде, с не менее нелепым многослойным именем поскользнулась молодая игривая служаночка. Поскользнулась не случайно. Лорд заметил, что траектории их перемещений часто совпадают. Слишком часто, чтобы можно было списать такие совпадения на волю случая.
Лорд не испытывал недостатка в женском внимании. По местным меркам он был более чем привлекателен. К этому вниманию лорд с труднопроизносимым именем с годами научился относиться благосклонно-снисходительно: без суетливой нервозности, от которой каменеет и становится неуклюжим хорошо тренированное массивное тело, без дрожи в руках, без внезапного, не к месту, заикания и прочих мелочей, мешающих молодым мужчинам производить правильное впечатление на молодых женщин. Служаночку он, одним словом, приметил.
Чуть позже, в полумраке отведенных ему покоев, лорд, чертыхаясь и от нетерпения путаясь в бахроме, воланах и перьях собственного одеяния, был остановлен неуместным, по его мнению, взрывом язвительного хохота.
– Ой, Севка, ой, дурак! Ой, насмешил, – на чистейшем родном для него языке выпалила аборигенка. – Какой же ты доверчивый баран! Как жив-то до сих пор? Не пойму, честное слово. Удачливый черт. Ты бы вначале проверил, нет ли при мне оружия, а уж потом ручонки свои потные тянул.
Лорд сконфуженно наклонил голову. Глупое и растерянное лицо аристократа вызвало новый приступ смеха. До боли знакомого, почти родного смеха. И он, как был со спущенными штанами, так и осел на пол, промахнувшись мимо кровати. А после подскочил и, запинаясь о собственные брючины, одной рукой пытался вернуть на место важную часть облачения, другую протягивал к отпрыгнувшей от него девчонке, простой девчонке, в которой от эльфов, не водившихся в этом мирке даже в роли фольклорных персонажей, абсолютно ничего не было.
– Шурка? Шурка, это ты, что ли? Правда ты?
Он нелепо мотал головой, щурил глаза, точно сослепу. А она заливалась, как… Как дура. Хотя в дураках в итоге все одно остался он.
Так он познакомился с Евой. От Шурки в ней был только звонкий, временами обидный смех. И тот звучал крайне редко. Внешность же изменилась кардинально. Шурка пошла на поводу у собственных нездоровых амбиций и требований серьезных людей, которым не отказывают. Влезла в какой-то сверхсекретный проект, о котором говорила туманно и крайне неохотно. Она сбросила прежнюю, слишком яркую личину, пройдя курс пластических операций и убив в себе эльфа, внешне по крайней мере.
Ева была мастером метаморфозы. По необходимости превращалась в жалкого, обтрепанного пацаненка или же в такую красавицу, что глаз не отвести. Могла быть невинной девой, благочестивой матроной в летах или холодной расчетливой стервой. Какой, как много позже понял Лис, и являлась на самом деле.
Ева была мастером боевых искусств. Владела всеми известными ему видами оружия практически в совершенстве. Да и голыми руками способна была сотворить такое, что многим бойцам спецназа едва ли по силам.
В этом Лис смог убедиться, когда они уносили ноги в сторону ближайшего портала, который, к слову, находился совсем не близко. Ноги уносить пришлось по Севкиной вине. Права была Ева, обвиняя его в чрезмерной доверчивости к женскому полу. Но тут уж Лис ничего не мог поделать. Женщин он любил. И иногда это выходило боком.
К семидесяти с хвостиком Всеволод Петрович обзавелся законной супругой. И не одной. Практически в каждом мире, где ему приходилось застревать надолго, он как честный человек шел в храм и давал все положенные обеты. Ева признавала лишь ту жену, на свадьбу с которой ее пригласили. И которая терпеливо ждала его дома, в Москве.
– Ты все там же? – без особого интереса, скорее из вежливости, спросила Ева, элегантно разделывая жареного карпа.
– Да, Ойкум Четыре. Готовим почву для интеграции.
Ойкумами в Министерстве называли миры, еще не вошедшие в Совет Миров. Порядковый номер соответствовал хронологии их обнаружения. Не так давно и Земля была пронумерованным Ойкумом.
– Успешно?
– Если бы! Без малого двадцать лет! А воз и ныне там. Единственное, чего добился, – получил пост министра финансов.
– Потрясающий карьерный взлет! – хохотнула Ева. – А в Министерстве как?
– Да никак, – Всеволод Петрович вяло махнул рукой. – Опером родился – опером помру.
– Ну да, ну да. Не переживай, я твою могилку не брошу. Буду регулярно наведываться.
Мужчина хмыкнул, покачал головой, но возражать не стал. Конечно, Ева его переживет. И, если не забудет старика Севку, сунет букетик ромашек в вазочку на стене колумбария.
– А ты над чем работаешь? Если не секрет.
– Секрет, конечно, – с самым серьезным видом произнесла Ева. – Закончила один проект. На днях приступаю к следующему. Ойкум Двенадцать. Слышал?
– Слышал, но ни разу не был.
– Не много потерял. Очередной пыльный полуфеодальный мирок. Зато эльфы есть. Их и буду обрабатывать. Если повезет и дело выгорит, следующее назначение уже в Совет Миров.
Всеволод Петрович недоверчиво присвистнул. Попасть в Совет для рядового опера Министерства – случай из области фантастики. Но Ева не стала бы понапрасну сотрясать воздух. Вполне возможно, серьезные дяденьки дали серьезные гарантии. И Ева будет стараться. Он бы тоже старался, замаячь на его горизонте служба в Совете. Из шкуры бы лез, жопу рвал. Понятно, в общем.
Ева расправилась с карпом. Всеволод Петрович с отвращением поглядывал на стейк. Аппетита не было. Напрасная встреча. Напрасно прожитый день. Напрасно прожитая жизнь. Почетная
