«Получил, Рома?» — усмехнулся внутренний я.
«Ага. Так мне и надо, идиоту!»
«Будешь умней».
«Если выживу — буду».
«А ты выживи! — взъярился он. — Выживи, Рома! Не ради себя. Теперь — ради них. Ты не хотел бороться с церковью, хотел все реформы, кроме духовных, в которых ни бельмеса не понимаешь, а теперь всё, родной! Кино кончилось. Реформы сами пришли к тебе.
Ляжешь под них, прогнёшься — тебя убьют. Предварительно изолировав. А потом тихо сожгут, как еретика. А не прогнёшься — тебя объявят государственным преступником, и весь мир будет на тебя охотиться. А победить систему можно только системно, и главное, чего боится эта система… Это альтернатива самой себе. Жан Кальвин и Мартин Лютер такую создали. Не хотели, Лютер — точно не хотел, он просто правдорубом был по жизни. Но тема пиплу так хорошо зашла, что почти мгновенно по историческим меркам появилось не что-нибудь, а полноценная замена католической религии альтернативным конструктом. И тебе предстоит подобное, Рома. Раскол церкви. Если будешь отрицать это — ты покойник».
«Да, согласен. Не отрицаю. Но что я могу?»
«Для начала признай себе, что тебе ПРИДЁТСЯ рушить местную церковь. А после начинай думать, как это сделать. Ибо ты можешь превратить графство в крепость, и какое-то время тебя тут не достанут… Но всё меняется, а войны не выигрываются в обороне. Только запустив параллельный проект, запустив силы церкви на купирование новой угрозы, ты вздохнёшь спокойно».
«А потом что, Тридцатилетняя война?»
«А ты думаешь Тридцатилетняя война произошла по злой воле людей? Или Мартин Лютер возник сам по себе? Ты сам доказывал местному барону перед казнью, что за сто лет до этого Мартин Лютер просто не написал бы свои 95 тезисов. Общество было не готово к ним. А значит, не было бы и самого Лютера как того, кого мы знаем. Если обществу сегодня суждено пройти через раскол, это случится. Не будет Мартина Лютера — будет Хуан Карлос Вильярреаль. Или Хосе Игнасио Лопес. Да хоть Сигурд Грубельдович Валленштейн — тут дичь с именами аж жуть. Это БУДЕТ. И если ты всего лишь подтолкнёшь процесс… Ты просто подтолкнёшь то, что вскоре взорвётся и без тебя. Давай, Рома, признавай, что пора. Что ты должен будешь начать эти грёбанные реформы. Тогда и только тогда ты сможешь сесть и придумать, как выпутаться из ситуёвины.
Ах да, идея с возвращением язычества — дохлая. История ТОГО мира показала, что нельзя вернуться к тому, что умерло, а язычество умерло по объективным причинам. На Руси этому помогли греки и монголы, но в мирной Дании, Норвегии или Швеции всё пришло к тому же, только чуть позже и без крови. Результат налицо. А мы ведь не хотим идти против исторического прогресса, правда же?»
— Брат, пошли обедать. — Астрид. Голосок дожит. Стояла, смотрела на меня, не зная, что сказать. Ещё чуть-чуть и расплачется. Хотела подбежать и обнять, но не решилась.
«Всё, Рома. Бери себя в руки. Ты — Лунтик. Попаданец. Ты знаешь то, что не приснится им в страшных снах. Вот и используй свой опыт! Социальный, блин, опыт развития человечества, к чёрту все эти вундервафли! А для начала покажи своим людям и родным, что ты спокоен, силён духом и не сломлен. И не паникуешь в душе, как последний лопух, а знаешь, что делать, даже если ни икса не знаешь».
Аутотренинг подействовал. Я обернулся. Через силу, но выдавил Рыжику улыбку.
— Астра, дай пару минут, и приду. И это… Собери после обеда магистратов, общий сбор кабинета министров. Будем серьёзные дела решать.
— Конечно, Ричи. — Поклон.
Рыжик ушла, распушив куполом платье. Какая она у меня красавица!
Интересно, мои племянники будут красивые? Тоже рыжики, как она?..
…Господи, о чём я думаю!
* * *
Мы ехали на расслабоне. Сильно не спешили, но и не летели, сломя голову. Кони, как уже говорил, были заготовлены загодя, и наши три десятка ни в чём не нуждались. К первому Августа мог попытаться успеть, но к чёрту! Подождут. Письмо, что приеду, послал, будут ждать — не облысеют. Лето, хорошо! Птички поют. Поля пшеницы поближе к селениям, между ними — золотая от сухой травы степь. Редкие овраги, раздающиеся в стороны. И полоса траншеи для дороги справа. Тут грунт утоптан, и Дионисий уже начал загружать траншею статуменом. Как понял, до весны тяжёлый камень будет отлёживаться, после начнут закидывать рудус. Рудус будут мешать с песком и заливать известковым раствором, но последнее только после того, как погода будет достаточно тёплая, чтоб не было морозов. А пока нужно будет просто закидывать каменную фракцию, чтобы камень отлежался и усел. Ну и как только поспеет первая известь, начнут заливку рудуса раствором, и укладку собственно мостового полотна, и тут он обещал, что будут двигаться очень быстро, так как камень будут подвозить по готовой виа.
В общем, гордый от осознания того, что делаю в этом мире, я расслабился. Думал о разном, в основном о бабах, строил политические планы. Даже грёбанные орки из головы вылетели, хотя именно о них и надо думать. К чёрту, за Кривым Ручьём о них подумаю!
До замка остались сутки пути — сейчас полдень, и завтра в полдень мы должны были приехать… Когда увидел впереди тревожно размахивающих флагами егерей.
— Тревога! Облачаемся! — рявкнул Сигизмунд, опередив меня, витающего в облаках. Ибо это был тот самый знак, который все жители приграничья знают с пелёнок.
Я не стал пренебрегать безопасностью, соскочил с Пушинки и принялся лихорадочно надевать содержимое сумки с доспехами. Трифон соскочил со своей кобылки и помогал, и я знал, сейчас, закончив, накинет свою кожу и натянет на арбалет тетиву.
Тем временем подъехала тройка дозорных егерей.
— Что такое? — встретил их вопросом Сигизмунд.
— Рыцари. В доспехах. Но без шлемов. Без прапоров и жезлов. Дали флажками знак — «тревога». В нескольких милях, скоро будут здесь.
— По коням, — сказал я. — Полная боевая готовность. Тетиву на луки, боевое облачение.
— Степняки? — подал голос Лавр.
Но егерь ответ дать не мог, лишь пожал плечами.
Через десять минут мы их увидели. Во главе приближающегося к нам на рысях столба пыли отряда, на боевой чёрной, как смоль, с белым пятнышком, лошадке, сестре (или кузине) моего Дружка, без шлема, но в доспехе сидела… Одна знакомая рыжая вертихвостка. Но лицо её при взгляде в бинокль было настолько напряжено, что я понял — ругать не буду.
— Рикардо! Рикардо, Ричи! — Она подъехала и бросилась ко мне. Я слез с Дружка, на которого пересел, и схватил её — Рыжик утонула в объятиях. После чего… Расплакалась.
— Я успела! Успела, Рикардо! Они не успели!..
— Что случилось? — негромко, но я услышал, спросил Сигизмунд у… Вилли, десятника барона Кастильяны. Астрид приехала во главе собственных воинов. А зять, наверное, остался в замке — он у нас должностное лицо и главный в обороне. Что ввиду возможно уже начавшегося набега крайне важный пост, нельзя отлучаться.
Вилли скривился и посмотрел на мою сестрёнку… А та рыдала и не могла остановиться.
— Сорок. Их ровно сорок, — вещал эльф. Астрид сидела на кинутой на землю сумке с овсом. Мы с Вилли и Сигизмундом присели рядом. «Курили», обсуждая происходящее. Сестра успокоилась, но я видел, как изнутри её всё ещё трясёт. — Это полубратья вашего церковного ордена. Цеплялись ко мне, видимо, хотели арестовать и попытать, или просто поиздеваться, но я не повёлся. Хотя мне плеснули вином в лицо. — Млять! Кабздец! Это несмываемое унижение для рыцаря. Молоток этот эльф! — Я не мог подставлять своих работодателей, — пояснил он.
Вот так, «работодателей». Эльфы не дают вассальной присяги, они служат только Лесу и своему народу. Все остальные для них — работодатели. Хотя буду откровенен, контракт ушастые исполняют добросовестно, есть информация, что соблюдали у некоторых владетелей его века, служа разным поколениям нанимателей.
— Два человека, обладающих властью, — продолжал эльф доклад. — Вермунд после общения сними был бледен и у него тряслись руки. Главный, примипил, суровый воин, на щеке шрам от гарпуна степняков. Смотрит, как будто думает, кого растерзать первым. Четыре кучера — из братьев, не вооружены. И тридцать девять полубратьев в полном доспехе. Без лансов, оружие — мечи, топоры, у сёдел — луки. Итого сорок, четыре и два.
