угли? И их можно раздуть? Не угадаешь. Нужно пробовать. Но чтобы это делать нужно жить. Жить, как простой обыватель.
Как же холодно.
Стоит ли оно того? И сможет ли он вспомнить, как это делается?
Можно пробовать. Нужно пробовать.
И он открыл глаза.
Было холодно и зябко, не смотря на припекающее солнце и душные болотные испарения, просачивающиеся в повозку. Сквозь плетеную из кауи крышу пробивались лучи, в которых плясали пылинки. По стенам развешаны короба странной формы из лакированной коры, куда не могла пробраться влага. У противоположной стенки стояли узкие сундуки, заваленные тряпьем. Сам он лежал на таком же, прикрытый пестрой лоскутной тканью.
Преодолевая цепенящую слабость, он приподнялся на локтях, вслушиваясь.
Ровное шлепанье копыт по влажной дороге, тихое мелодичное насвистывание. Осторожно переместив босые ноги на пол, он встал. Задумчиво проверил, есть ли на нем хоть какая одежда. Как ни странно, нижняя шелковая поддева сохранилась, хоть помятая и рваная. Чуть покачнулся, взмахнул руками, удерживая равновесие, когда повозка мягко покачнулась.
Пара шагов и он, распахнув занавесь из ленточек и пестрых деревянных бус, оказался за спиной возницы. Перешагнул через скамью и тяжело присел рядом с совсем молодым парнишкой. Тот искоса глянул и прервав насвистывание, почти пропел вопросительно:
— Привет, — и вернулся к управлению повозкой.
Ее тащила низкорослая лошадка со стриженой гривой, рядом на привязи шла еще одна.
Голова кружилась. Покачивалось небо, перекрытое козырьком из соломенной циновки.
— Тебе, выходит, я обязан тем, что не остался на обочине?
И глянул по сторонам, прищурившись.
С одной стороны дороги тянулись из темной жижи к солнцу низкие мангры, с другой — несколько ярусов пальм, перевитых лианами, создавая какую-никакую тень. А сама дорога из поваленных и наполовину зарытых, наполовину утопленных стволов, тянущаяся по условно твердому берегу, служила границей, разделителем двух совсем разных мест.
— Не только ему, — раздалось совсем рядом хрипловатое, — пожалуй, сам бы он тебя, маг, от трупоедов не отбил бы и до повозки бы не дотащил.
Он медленно моргнул, выплывая из отрешенного созерцания. Оглянулся на мужчину, возникшего рядом и легко вскочившего на повозку.
— Не маг, — шевельнул пальцами, ощущая холод и пустой очаг внутри. — Благодарю. Отплачу.
Мужчина, смуглый до черноты, но неожиданно светловолосый и сероглазый, на лицо — явно не из страны Рё, в короткой распахнутой жилетке и простых серых штанах, передернул плечами.
— Обойдемся, — и неожиданно ухмыльнулся. — Имя-то у тебя есть, не маг?
Вопрос снова загнал его в задумчивость. Если он решил жить, но жизнь это другая, новая, то и имя должно найти новое… Нет мантии кесэт — нет и родового имени… Ничего нет.
— Кехан, — кивнул он.
И покосился на мальчишку, скорее юношу, несшего очень схожие с мужчиной черты лица.
— Не смотри — не смотри, не местные мы, из Загорья. Что делать-то будешь, не маг?
— Кехан, — настойчиво повторил он, — жить.
— Это достойное дело, — певуче над ухом проговорила женщина. Кехан обернулся и моргнул.
Женщина была не красива, нет. Но очень необычна. Округлое лицо, белая, почти жемчужная кожа, красные, как закатное солнце волосы и широкие золотисто-зеленые глаза. Ошеломленно он созерцал, как изогнулись полные губы, не понимая ни слова из срывающихся с губ.
— Эхли медани [3]? — рука невольно поднялась в защитном жесте, но слабость не дала даже сложить пальцы в бесполезный защитный знак.
— Эй, вот не смей меня оскорблять. Мы из Загорья, а там не только джелапэ [4] живут. Я не медани, я — Мариса, а это Рин, — кивок на молодого, — это Рама, — старшего мужчину.
В голосе женщины не было настоящего запала злости, а мужчина и мальчик просто усмехнулись.
Впрочем, у Рамы были на поясе ножны, а в них — простой, но прочный и надежный керис [5]. Отбиться от него Кехан бы не смог. Так что он просто приветственно покачал головой и прикрыл глаза, снова впадая в странное оцепенение.
— Иди-ка дальше лежи, — разобрал он сквозь накатывающую слабость.
И руки, твердые, но надежные, помогающие перебраться через сиденье назад, в плетеное убежище движущейся повозки.
Взгляд со стороны. Страна Рё.
На перекрестье трех дорог они ненадолго задерживаются, смотря во след мужчине, неровной походкой шагающему в сторону Менджубы, стихийного палаточного города наемников.
Они одолжили Кехану рубаху попроще из своего небольшого запаса, штаны и потертый драный жилет из темной кожи. Который бывший маг неожиданно ловко привел в порядок с помощью полудюжины шнуров.
Это было действительно странно.
Мужчина, постоянно ежащийся, словно от холода, время от времени впадающий в странный цепенящий полусон, получив в руки скажем прямо — ошметки кожи, прикрыл раскосые золотисто-зеленые глаза, откинувшись на стену. Тонкие губы сложились в кривую ухмылку. А под веками, стало заметно, зрачки быстро задвигались, словно Кехан просматривал незримые свитки.
Кто этих магов знает?
А потом он открыл глаза и неловко взялся за шило, тонкие пестрые полоски кожи и суровую веревку, собирая куски словно мозаику. И тонкие, судя по всему давно не знавшие тяжелой работы пальцы удивительным образом с каждым швом становились все ловчее, словно вспоминая былое мастерство.
Это так похоже на магию.
Но в ответ на встревоженные взгляды Кехан только покачал головой.
— Когда-то давно, в детстве, я успел поучиться и на кожевника, — он криво усмехнулся. — Хорошо вспомнить.
Он крутнул шило между пальцев и аккуратно проколол еще одну дырку в полотне.
Это странно.
Потому что они трое помнят, как с этих пальцев срывалось синее пламя. Как оно плясало на холмах, медленно отползая под напором грязно-алых вспышек.
Они помнят, как фигура в синей с золотом мантии медленно, неспешно отходила к лесу, как ступила на первые бревна дороги. Как раз выводя из укрытия лошадку, с усилием тащившую по мокрой хлюпающей земле повозку, и яростно выворачивая ухо слишком любопытному мальчишке, Марис заметила, что синее пламя проседает, а маг, чуть пошатнувшись, сбрасывает мантию прямо в болото, рядом с чьими-то шелками.
Струйки пламени, текущие с его пальцев, медленно истончались. Но все оставшиеся в живых люди скрылись, кто в болотах, кто успел шмыгнут в лес. А само пламя стало полупрозрачным, словно перламутровая пленка. Но несколько силуэтов за ней разглядеть в подробностях не получалось, воздух словно плыл волнами.
Только алые вспышки, следы от разбивающихся о стену стрел, мерцали периодически. Большая часть стрел уже пробивалась за пламя, впиваясь в бревна дороги, теряясь в зарослях и с шипением ныряя в болотную жижу. От зачарованных наконечников расходились горячие алые круги, оставляя выжженные проплешины и гнусно воняющие дымные облака.
Внезапно полупрозрачная, почти исчезнувшая защита,