Вскоре Конан последовал за ней, неся седло на плече.
— Я оставлю его в прихожей, — сказал он. От седла распространялся острый запах мокрой кожи и конского пота.
— Сделай так, как положено, — отозвалась девушка.
— Меня зовут Конан, — молвил варвар, оглядываясь по сторонам.
Внутри дом казался еще больше, чем снаружи. Везде были кладовки, где стояли бочонки с различными заготовками. По стенам висели связки лука и чеснока.
Конан был не великий знаток кулинарных дел, однако в полумраке ему показалось, что лук не то сгнил, не то вовсе высох. Во всяком случае, он выглядел совсем не так, как на тех постоялых дворах, где ему случалось ночевать и трапезничать. Впрочем, кто знает! Слыхал он от собратьев-наемников о таких странах, где деликатесами считаются тухлые яйца.
В других кладовках, как показалось Конану, хранились разные вещи: украшения, связанные пучками, как редиска; перстни на веревочках; медные кувшины, наваленные, словно дрова, горой; слежавшиеся платья, перевязанные бечевой, подобно пачкам вяленой рыбы; имелась даже мебель, но вся она громоздилась как попало, и пользоваться ею было нельзя. Мебель была частью старая, поломанная, а частью — дорогая. Имелась даже с инкрустированными ножками — Конан разглядел перламутровые и костяные пластинки, тускло поблескивающие в темноте.
Этих кладовок было с десяток по всем углам дома. Они стояли открыто, никак не отгороженные от большой залы, которая, судя по всему, оставалась единственным жилым помещением.
Впрочем, нет — Конан заметил один угол, занавешенный бычьей шкурой.
— Там спят мои родители, — объяснила девушка. — Это спальня. Да? Они лежат там на постели. Отец и мать. Их укрыли покрывалом. Они не проснутся, если мы только не будем шуметь.
— Понятно, — проговорил Конан. — Как твое имя?
— Имя… — Девушка задумалась. — Оризия. Да? Меня зовут Оризия?
— Очень красивое имя, — согласился Конан. — Оризия.
— Оризия! — Она засмеялась, кивая.
— А где твоя спальня? — спросил Конан.
Девушка прикусила губу, задумавшись над этим простым вопросом.
— Я лежу на ложе, — сказала она наконец. — Оно стоит там, — девушка показала в противоположный угол залы. — Без занавески. На него я ложусь и лежу.
— Понятно. Скажи, Оризия, если ты будешь так добра и предоставишь мне ночлег, — то где лежать мне?
— Тебе?
— Ты хочешь, чтобы я лежал рядом с тобой? — продолжал Конан. — Или мне нужно лечь в каком-нибудь другом месте? Или мне вообще не следует ложиться? Скажи, как поступить правильно.
Он больше не сомневался в том, что девушка не в себе, и по обычаю своего народа отнесся к ней с добротой и терпением. Простаки и безумцы всегда могут оказаться избранниками и любимцами богов, которые нарочно приближают к себе таких людей, чтобы потом вещать их устами, открывая прочим свою волю. Разум простака всегда пуст и открыт любому голосу, в том числе и голосу божества, в то время как рассудок умника забит его собственными мыслями, которые представляются тому серьезными и важными, и потому умник слышит призывы судьбы куда реже.
— Ты Конан, — сказала девушка. — Ты хочешь здесь ночевать, да? Ведь там, за порогом, дождь и ночь?
— Да, — сказал Конан.
— О, ты должен ночевать на моем ложе, — обрадовано произнесла Оризия. — Да, конечно, на моем ложе. Там можно лежать вдвоем. Оно широкое. Ты теплый?
— Полагаю, да, — кивнул Конан.
— Ты можешь меня согреть. — С этими словами девушка слегка прикоснулась к руке Конана. Ее пальцы были холодны, как лед, и на мгновение Копана окатило запахом свежей крови. Это было тем более странно, что за мгновение до этого он не ощущал никаких запахов вообще. Даже протухший лук не источал характерного аромата, а уж этого Конан объяснить себе не мог. Впрочем, следует отдать ему должное: разговаривая с полубезумной красавицей, он не утруждал себя размышлениями о каком-то тухлом луке.
«Судя по состоянию здешних припасов, вряд ли у нее найдется хороший сытный ужин, — подумал Конан. — Однако спросить не помешает».
— Скажи, Оризия, — заговорил он мягко, — а не найдется у тебя похлебки?
Оризия чуть сдвинула брови, мучительно раздумывая над услышанным.
— Похлебка… — вымолвила она.
— Это такая еда. Ее варят. Кладут в котелок мясо, коренья, немного крупы… — вкрадчиво стал напоминать ей Конан.
Лицо девушки опять озарила улыбка узнавания.
— Еда! — воскликнула она. — Ее черпают ложкой, да? И едят?
Она задвигала руками, показывая, как куски отправляются в рот.
— Вот так? — допытывалась Оризия у Конана. Он кивнул несколько раз.
— Именно так, Оризия. У тебя горит огонь. Возможно, найдется и котелок. Мы повесим его над огнем в очаге… Здесь есть очаг, правда?
Улыбка пропала с губ девушки. Она склонила голову, волосы повисли вдоль ее лица, совершенно скрывая его.
— Я огорчил тебя? — забеспокоился Конан.
— Нет, — выговорила она тихо, не поднимая головы. — У меня… да, кажется, здесь нет очага.
— Ну, нет так нет, — ободряюще произнес Конан. — Можем обойтись сухим хлебом. Здесь есть сухой хлеб?
— Да! — Оризия обрадованно вскинула голову. — Сухой! Даже с плесенью! Очень черствый! Это вкусно?
— Чрезвычайно вкусно, — подтвердил Конан, скрывая уныние. «Бедняжка, — подумал он. — Хорошо бы найти того негодяя, который сделал с ней это… А может быть, она такая с рождения? Странно, что ее родители спят и ничего не слышат. За этой девушкой нужен хороший пригляд. Красивая и не в своем уме. Легкая добыча для любого мерзавца».
Оризия принялась растерянно оглядывать полки, которые тянулись вдоль стен по стенам жилой комнаты. Маленькая медная лампа, горевшая на окне, почти не освещала помещение, однако Конану это почти не мешало: он, как кошка, хорошо видел в темноте. От него не укрылось, как тревожится девушка. Она явно не понимала, как выглядит предмет, о котором ее спрашивают.
— Забудь, — сказал Конан. — Не нужно никакого хлеба.
Оризия с облегчением повернулась к нему.
— Знаешь что, — произнесла она, — я помню одну вещь…
— Какую?
— Ты должен умыться. Да. Это совершенно точно. Ты должен умыться.
— Хорошо, — согласился Конан, хотя сам он такой необходимости для себя не видел. Конечно, волосы и одежда у него пыльные, но не настолько, чтобы отталкивать от него людей. У горожан, конечно, могут быть свои взгляды на такие вещи. Некоторые дамы из «цивилизованных», которые не прочь были заполучить в свою постель варвара — просто для разнообразия — не только предварительно засовывали его в бочку с горячей водой и заставляли тереться жесткими мочалками, но и обмазывали разными благовонными маслами. Конан добродушно сносил и то, и другое. Он жалел женщин и признавал за ними право на небольшие капризы. И только иногда ворчал, что они играют с мужчинами так, словно не доиграли в детстве с куклами.
