Всё-таки нас с Мэмору сейчас разделяет приличное расстояние. Или это храм нас защищает?
— Хозяина лапшичной пытались отвести в храм?
— Пытались. Он согласился, но по дороге хотел увильнуть. Когда же его потащили в храм силой, с ним едва справились четверо крепких мужчин. На ступенях храма его начали бить корчи, и он едва не умер. По крайней мере, так пишет дознаватель из Киото. Пришлось отказаться от этой затеи. Но когда тамошний старший дознаватель службы Дракона-и-Карпа провёл обряд сэгаки, привязав одержимого духом возле храма, где проводился обряд, — голодный дух угомонился, насытился и доброй волей покинул хозяина лапшичной.
Я заметно приободрился. Если старший дознаватель из Киото справился — святой Иссэн тем более справится! А я помогу, чем смогу.
Настоятель расставил свечи в курильницы.
— Голодные духи не слишком умны. Зато они имеют редкую и неприятную способность вселяться в живых людей. Может показаться, что гаки владеют не одна, а две всепоглощающие страсти: утолить свой ненасытный голод — и отомстить тому, кого они считают своим обидчиком. Но это не так. Голод для гаки — не страсть, а наказание, посланное свыше за былые грехи. Голод без возможности удовлетворения — что это, если не наказание? Он мучит гаки, а гаки от безысходности мучит кого-то другого, на кого дух обращает свой гнев. Поэтому дух, сидящий в Мэмору, и пришёл в службу Карпа-и-Дракона заявить о фуккацу. Старая женщина хотела выставить сына-изувера убийцей матери, что, в сущности, недалеко от правды. Хотела унизить, опозорить перед всеми. Получить грамоту о фуккацу она тоже не возражала. Завладей дух грамотой, утвердись в том, что теперь Мэмору — это его мать Котонэ… Это помогло бы духу оскорбленной матери закрепиться в теле сына. Дух полностью завладел бы чужим телом, истязая обидчика ещё сильнее. Это вряд ли облегчило бы его собственные мучения, но духу ли задумываться о таком? Всё это тоже своего рода голод, и он требует насыщения, хотя и ненасытен…
Я восхищался разумом старика. Из моего доклада монах сделал точные и глубокие выводы. Гаки? О них я не вспомнил. А о способности гаки вселяться в живых людей и вовсе-то не знал! Грамота, закрепляющая статус духа в чужом теле? Нечто подобное я и сам подозревал. Привет, Иоши из Грязного переулка! Ты ведь тоже хотел грамоту? Криком о ней кричал, день и ночь?
Грамота для духа. Надо запомнить на будущее.
— Но о том, что его могут разоблачить, дух матери не подумал. А когда узнал о наказании, грозящем за обман и сокрытие фуккацу, — испугался. Решил, что его в теле сына отправят в ссылку, где он будет голодать. Вы и сами это отметили в записке. Неутолимый голод, Рэйден-сан! Для гаки это страшнее всего. Вот мать и пошла на попятный, поспешила заявить от лица сына, что никакого фуккацу не было, но просчиталась. Замечу, вы хорошо чуете обман.
— Благодарю, Иссэн-сан. Он всё время просил еды, даже когда заявил, что никакого фуккацу не было. А ещё он ни разу не назвал меня «господином» или «господином дознавателем». Впрямую не грубил, даже извинялся, но ни разу не обратился как подобает! Виноват, я поздно обратил на это внимание…
— Но всё-таки обратили. Духи умерших, даже оставаясь здесь, уже не принадлежат к миру живых. Для них не существует господина и слуги, самурая и торговца… Но самое важное, что вы выяснили, Рэйден-сан, — это то, что поведение Мэмору изменилось не сразу после смерти его матери. Как вы верно заметили в письме, фуккацу не может произойти через десять — или более — дней после смерти. Значит, это не обычное фуккацу, а неупокоенный дух в чужом теле, предположили вы. И ваше предположение полностью подтвердилось.
Святой Иссэн извлёк из котомки гладко оструганную и отшлифованную дощечку и принадлежности для письма. Оглядел алтарь. Едва заметно кивнул — сам себе.
— Всё готово. Мне нужно только посмертное имя матери Мэмору.
Этого не могло быть. Человеческий слух не обладает такой чуткостью. Но клянусь, я услышал, как над ручьём, привязанный к иве, злобно захихикал вечно голодный разносчик.
— Мне нет прощения, Иссэн-сан! Я достоин самого сурового наказания! Я забыл написать об этом в послании вам!
— О чём вы забыли написать? О том, что достойны наказания?
— О том, что на могиле Котонэ нет таблички с посмертным именем!
Некоторое время настоятель молчал. С пола я видел лишь его босые ступни, которыми старик мерил пространство храма: четыре шага вправо, неспешный разворот, четыре влево, разворот…
Ступал он бесшумней кошки.
— Да, это осложняет дело… Встаньте же наконец!
В голосе монаха прозвучало — редчайшая редкость! — открытое недовольство. Недоволен святой Иссэн был не моей преступной забывчивостью, а тем, что глупец Рэйден распростерся перед ним на полу — вместо того, чтобы вести себя как полагается дознавателю: думать над разрешением сложившейся ситуации.
Я поспешил подняться.
— Ещё раз приношу свои глубочайшие извинения за забывчивость! Можно узнать посмертное имя у Мэмору… Вернее, у самой Котонэ в его теле. Но она может и заупрямиться, не захотеть отвечать…
— Это весьма вероятно.
Чувствовалось, что старик поощряет меня к дальнейшим рассуждениям вслух.
— Главное желание гаки — утолить вечный голод, так?
— Так.
— Один раз дух Котонэ уже испугался ссылки. Устрашился голодной смерти в чужом теле! Можно пригрозить ей ссылкой на Остров Девяти Смертей, если откажется отвечать.
— Я уже говорил вам: гаки не слишком умны и дальновидны…
У меня возникло смутное подозрение, что поначалу святой Иссэн хотел ответить мне по-другому, но передумал.
— Ссылка когда ещё будет, — развил он свою мысль. — Возможно, её и вовсе удастся избежать. Так наверняка решит гаки, Рэйден-сан.
Я ощутил себя ребёнком, несмышленышем, который на свой вопрос получил самый простой и не вполне верный ответ — зато такой, который ребёнок в силах понять. Обидно, да. Что вы хотели сказать мне, Иссэн-сан? Чего не сказали? Или вы хотите, чтоб я дошёл до ответа своим умом? Что ж, я постараюсь!
— Чего ещё боится голодный дух? — воскликнул я, охвачен возбуждением. — Что может угрожать ему прямо сейчас? Храм! Его корёжит и жжёт даже на ступенях!
В глазах старого настоятеля мелькнуло разочарование, но я уже не мог остановиться. Мне нужно было довести идею до конца. Впрочем, на ходу я кое-что подправил: возможно, в таком виде она больше придётся по душе святому Иссэну.
— Сначала я просто спрошу у Мэмору… у Котонэ её посмертное имя. Если она не захочет отвечать, я пригрожу ей — только пригрожу! — тем, что мой слуга отволочёт её в храм. Храм рядом, угрозу
