Некоторые варвары побежали, другие закрылись щитами, несколько человек было убито на месте. Застонали раненые. Один германец, которому дротик пробил бицепс насквозь, попытался вырвать его, но только обломал древко. Длинный железный наконечник загнулся и застрял. Германец заорал. Подхватил с земли копье одной рукой — и побежал на строй.
Вспышка молнии. Далекие раскаты.
Раз! Слитным ударом щитов германца отбросило на землю, назад. Снова команда — и легионеры делают шаг вперед, наступают. Два! Германец, лежащий на земле, скрылся под ногами солдат. Звук клинка, входящего в тело.
— У-у-у-уа-а-а!
Варвары кричат все разом. Дикий нарастающий крик, некоторые прижимают ко рту края щитов — я сначала не понимаю зачем. Затем понимаю. Звук получается искаженный, пугающий — и у меня холодеет затылок. Столкновение цивилизации и варварства — вот что это такое. В чистом виде, никаких условностей. И сейчас настоящая римская пехота разомнет их к плутоновой матери.
Галльские дезертиры выстраивают строй. Германцы вокруг насмехаются над римлянами, кричат что-то обидное — возможно, если бы я знал их язык, я бы понял, что именно, но сейчас, чувствую, можно обойтись и так.
Какие смелые, однако, в Германии разбойники. Дерзкие. Они собираются драться. Они думают, что бессмертны.
И тут звучит трубный звук струбцины. Римский военный сигнал к построению для атаки.
Я поворачиваю голову. Наконец-то!
На дороге, выходящей из леса, выстраивается конница. Лошади переступают, дергают головами. Знамя турмы, вексилла — огненно-красная — реет над строем…
* * *
Легионеры разражаются радостными криками. Наши! Наши! Кажется, они узнали значки…
Варвары, только что готовые сражаться с легионерами, теперь в растерянности. Они между двух огней — и их раздавят с легкостью. Я вижу, что конница явно из вспомогательной алы — зеленые щиты. На черном коне выезжает командир всадников — в римском панцире, рослый, он сидит на лошади с изяществом, доступным редкому римлянину.
Командир оглядывает варваров, словно скот, приготовленный на убой. Те начинают пятиться обратно к лесу, некоторые уже бегут…
— Вперед! — следует команда на чистейшей латыни.
Конная цепь срывается с места, мчится на разбойников. Германцы, легконогие и подвижные, без доспехов, несутся к лесу — и кто-то успевает добежать… Тех, кто не успел, рубят всадники, пробивают копьями. Дезертиры-галлы, в тяжелых доспехах, изначально обречены, их окружают со всех сторон. Это похоже не на бой, а на избиение. Конница — страшная сила, если использовать ее правильно.
— Бар-ра-а-а! — кричат легионеры Тита.
Тела валятся направо и налево.
* * *
С варварами покончено. И только тогда начинает идти дождь. Я чувствую, как по коже барабанят капли, текут, смывая пот и грязь. И кровь.
Всадник осаживает коня передо мной, смотрит сверху.
— Вы ранены? — Голос низкий и приятный, с едва заметным варварским акцентом.
Раскат грома заглушает следующие слова. Струи дождя обтекают его шлем греческого образца с витым узором. Черный гребень на шлеме воинственно топорщится. Лошадь переступает с ноги на ногу, поводит ушами. Капли стекают по темной лоснящейся шкуре, по изогнутой, как у африканских лошадей, изящной морде.
Я поднимаю голову. Дождь заливает глаза, я не могу толком разглядеть всадника. Это декурион или префект, судя по всему. Именно этот голос я слышал перед тем, как конница пошла в атаку…
— Нет, — говорю я. — Я не ранен. Это не моя кровь.
Всадник — я вижу его лицо, белую кожу, прямой нос — поднимает руку и развязывает узлы под подбородком. Снимает шлем, подставляет лицо дождю. Красивый. Лет двадцать с чем-то, подбородок чисто выбрит. Глаза, неожиданно знакомые, странно. Всадник похож на Квинта — будь тот поумней. И пожестче. Волосы светлые и примятые. Подшлемная повязка в пятнах пота. Дождь тут же начинает покрывать ее мелкими темными точками.
Светловолосый смотрит сначала на одного мертвого варвара, затем — на другого.
— Это вы?
Я киваю.
— Прекрасная работа, квирит, — говорит всадник. Латынь его изящна и благородна, акцент едва заметен — да есть ли он вообще? Есть.
Я смотрю на его лицо, по которому стекают капли дождя и говорю:
— Спасибо, вы появились вовремя…
— Меня зовут Арминий, — говорит светловолосый. — Префект германской вспомогательной когорты.
Он медлит, рассматривая меня — с интересом. Ярко-голубые глаза.
— Я — царь херусков.
Когда мы едем, дождь все еще идет. Капли барабанят по крыше повозки.
Впереди шествуют легионеры Волтумия, позади шагом едут всадники Арминия.
К моменту, когда повозка въезжает в Ализон, мне кажется, что я знаю Арминия очень давно. Он германец из племени херусков, наших союзников, служил в армии, командовал конной алой во время восстания в Паннонии, получил венок и браслеты за храбрость, римское гражданство и титул «всадника». Он имеет право носить золотое кольцо — я вижу это кольцо на его пальце.
Все-таки мужество до сих пор ценится в Риме выше наследных прав.
Арминий с двумя турмами шел по следу дезертиров, разграбивших деревню германцев-марсов. Нам повезло, что всадники добрались сюда вовремя, иначе неизвестно, чем бы все это кончилось.
Ализон — один из старых наших городов по эту сторону Рения. Он выстроен по образцу римского военного лагеря с вкраплениями варварской архитектуры.
В жуткую грозу, под хлещущими потоками дождя наш маленький караван вошел в город. Мощенная камнем улица ведет к главной площади. Мы проезжаем дома, не слишком отличающиеся от домов Рима, — разве что здесь не нужно строить многоэтажных инсул для бедняков. Чего-чего, а места в Германии пока хватает. Дождь льет так, что из окна повозки город виден словно сквозь толстое стекло — это как взять критскую чашку и приставить к глазам.
Арминий поднимает голову, смотрит на меня. Взгляд острый, голос мягкий, обволакивающий, интонация задумчивая.
— Конец этой войны видели только мертвые, — говорит он.
Я киваю. Это цитата из трудов Платона. Не знаю, что имел в виду философ: то ли война никогда не заканчивается, пока люди живы, то ли мертвым лучше знать. Что-то в этом духе… Но самое интересное — в другом: варвар, дикарь, «фери» — цитирует греческого философа. Дожили.
— По мне лучше «Тимей», — говорю я. — Там Платон не так мрачен.
Арминий усмехается. Через светлую бровь идет старый, едва заметный шрам.
— Пожалуй, — говорит германец. — Идеальное государство, война Афин с Атлантидой. Один из самых интересных диалогов, на мой вкус.
