Карела нахмурила хорошенький чистый лобик:
– Для этого не надо слишком многого: мохнач должен стоять перед ним. А сабля Деркэто?
– Она лежит у каменных ног. Едва она коснется рук изваяния, камень оживет. Но никто из людей не может взять ее в руки и передать ее каменному исполину. Тронувший саблю человек умрет в муках. Только я могу взять ее и передать ее кому угодно.
– Так не делай этого! – вскричала Карела.
– Так и не делаю! – усмехнулся Табасх. – Не делаю, потому что пока не услышал свое второе имя. А лишь только услышу – обращусь в мохнача, забуду обо всем, даже о своей мечте и о своих страхах и побегу в храм, возьму саблю и сам передам ее в руки своему палачу. Один взмах – и… Михар останется лишь подставить чашу и глотнуть моей крови.
– Я поняла. Только как-то это все запутано!.. – вздохнула девушка.
– Есть немного, – согласился Табасх. – Но это потому лишь, что Деркэто – слишком изощренная сущность. Да к тому же не одно заклятье может свершиться в храме. Если я попаду туда в своем человеческом облике и передам саблю…
Табасх в ужасе прикусил язык. Да что это с ним сегодня такое. Улыбчивый колдун, так располагающий к себе, не был ни наивным, ни простодушным. Ему было, конечно, за что похвалить себя, но Табасх знал, что для своей цели он готов поступиться многим и взойти к ней по чьим угодно костям. Почему же он уже в который раз едва сдерживается, чтобы не выдать своих истинных намерений? Да, девушка, несомненно, не только красива, но и горда, энергична, очаровательно упряма и норовиста, но… Это, к сожалению, не причина, чтобы ради нее забыть о себе.
– Что-что? – произнесла Карела.
– Чуть после, – отозвался Табасх. – И не здесь. Пойдем-ка на воздух.
Он схватил ее за руку, рывком поднял на ноги и потянул к выходу из грота.
– А Эльрис? – слабо сопротивляясь Табасху и оглядываясь на офирца, пробормотала Карела. – Эльрис проснется?
– Куда он денется? – проворчал Табасх Судьба высокородного Эльриса волновала его куда меньше, чем судьба чайки по имени Ганда, чей крик все еще чудился Табасху в рассветном небе над горами северо-восточного Кофа.
Я не надеюсь на то, что кому-нибудь, например, тебе удастся осилить моего брата. Обычному человеку никогда с ним не справиться. Тебе так даже и пытаться не стоит… Но нам нужно знать не только где он, но и с кем он. Я думаю, что он сейчас там в гроте не один, поэтому хорошо бы присмотреться к их убежищу. И скорее! Скорее! Как мне не хочется ждать! Поскорее бы добраться до него!
Михар раскинулась на мягком войлоке рядом с Брианом и мяукала, почти как Фипон. Небольшой костерок, разведенный ею в углу обширной каменной пещеры, давал ровно столько тепла, сколько хватало, чтобы согреть два обнаженных тела.
Настроение у стигийки было лучше некуда, и поэтому хоть она и разговаривала с немедийцем повелительным тоном, в ее голосе уже слышалась не угроза, а снисходительность. Приподнявшись, она одобрительно взглянула на свой неутомимый и такой послушный трофей. Бриан, поймав ее взгляд, судорожно сжался и немедленно вскочил на ноги.
– Ну-ну, побегай, побегай, а то снова замерзнешь, – усмехнулась Михар. – Так и быть, я поищу тебе накидку.
Ей нравилось, что сильный молодой мужчина трепещет, как былинка, от одного ее взгляда. Да и немного найдется женщин, которым такое не понравится.
– Ты к тому же еще и голоден, не так ли? – спросила Михар.
Бриан кивнул.
Запасы продовольствия у Михар были невелики. Но стоило ли морить немедийца голодом?
Подумав, Михар пододвинула к нему серебряное блюдо с лепешкой и сушеным мясом.
Сначала с опаской, а потом все быстрее и быстрее, Бриан принялся поглощать пищу. Он так старался ничем не прогневать стигийку, но никак не мог удержаться от утробных чавкающих звуков. Эти звуки наполнили пещерку, и Михар не смогла удержаться от довольной улыбки: инстинкты немедийца не смог приглушить даже страх. А это не так уж и плохо. Мужчины, подобные Бриану, умеют верно распоряжаться своей неиссякаемой жаждой жизни. Особо не задумываясь и не напрягаясь, Бриан сможет верно рассудить, как именно ему лучше поступить, чтобы уцелеть.
Судя по тому, как быстро немедиец расправлялся с мясом, голоден он был зверски. И хотя силы в его мощном теле пока еще не угасли, этот жалкий кусочек вряд ли насытит Бриана. Наблюдая за ним, Михар подумала о том, что кормить до отвала эту внушительную гору мышц будет крайне обременительно. В идеале было бы неплохо, чтобы ее помощник сам добывал себе пропитание. Но это в идеале. Как бы ни заводило Михар нетерпение, она понимала, что пока Бриан зависит от нее, и до поры до времени придется его не только кормить. Михар придется позаботиться по-хозяйски о своем имуществе.
Имущество того стоило, поскольку оказалось на редкость работоспособным. И хотя многого требовать от перепуганного солдата пока было бессмысленно, Михар надеялась, что он немного придет в себя и вполне может сгодиться еще кое на что, кроме плотских утех. В последнем, кстати, Бриан оказался довольно сведущ, и Михар решила учесть это, как весьма достойное внимания обстоятельство.
Однако, сильные мужские руки были ей нужны не только на ложе страсти. Оставалась еще и кое-какая грязная работа. Конечно, Михар предпочла бы, чтобы в ее распоряжении оказался небольшой отряд сильных, послушных и желательно бесстрашных до безрассудства воинов. Хотя, конечно, на всей земле, возможно, не сыскать ни одного человека, даже среди мощных и опытных вояк, который не дрогнул бы, столкнувшись с выкрутасами Табасха. А если и есть такой, возможно, он еще в колыбели. Как бы то ни было, на его поиски может уйти вся жизнь. Поэтому придется брать Табасха не мощью и не числом, а по возможности хитростью, да еще надеясь на благоприятный случай. Жаль будет, если для этого придется пожертвовать таким превосходным экземпляром, как Бриан. Имуществом своим Михар дорожила всегда.
Немедиец почти молниеносно умял мясо. У него не достало смелости объявить о скудности пайка, и он с тоскливой обреченностью принялся пожирать глазами свою госпожу. Он был достаточно сообразительным, чтобы понять, что так просто от него не отстанут, и он терялся теперь в догадках, какая же участь ему уготована.
В том, что Митра решил на некоторое время оставить своего грешного приверженца без особого внимания, стало для Бриана очевидным. Обидно, конечно, но положа руку на сердце, Бриан признавался, что удивляться этому не приходилось: не утруждал себя молодой повеса соблюдением строгих догматов. Однако немедиец по-прежнему повторял про себя свои клятвы, надеясь на снисходительность солнцеликого.
