природы злы. В каждой семье найдутся и хорошие люди, и не очень. Но ужасные вещи, которые творила моя мать, были совершены после того, как она приняла это имя. Она повесила меч Блэкторнов на стену над моим гробом потому, что для нее важнее всего была так называемая честь семьи. Даже за порогом смерти я должен был помнить, что мое предназначение – стать
ее идеальным Блэкторном. И поэтому я хочу похоронить то, что моя мать считала принадлежностью
ее Блэкторна; я хочу забыть об этом и начать жизнь заново в качестве
другого Блэкторна. Такого, каким я сам захочу стать.
Он положил рукоять меча среди других предметов и несколько секунд стоял, глядя на гроб, так долго служивший ему тюрьмой. Потом с решительным видом отвернулся, высоко поднял голову и пошел к своему месту рядом с Люси.
Настала очередь Люси. Прежде чем отойти от Джесса, девушка сжала его руку. Она уже сказала Корделии, что принесет с собой – изображение пиксиды, которое они забрали из квартиры чародея Эммануила Гаста.
Корделия знала, что Люси до сих пор испытывает чувство вины из-за допроса Гаста, из-за каждого случая, когда она вынуждена была приказывать мертвым, хотя Гасту пришлось в свое время хуже всего. Люси сохранила способность видеть призраков, но после смерти Велиала уже не имела над ними власти. Она по секрету призналась подруге, что рада этому, потому что навсегда избавилась от искушения.
Она ничего не сказала, когда бумажка опустилась в гроб; Люси, которая исписывала бесконечные блокноты и тетради, которая всегда умела найти нужные слова, теперь не знала, что говорить. Она смотрела на лежавшие в гробу предметы, безвольно опустив руки, и подняла взгляд только после того, как Джеймс шагнул к могиле – нет, напомнила себе Корделия, это была не могила. Да, это было своего рода прощание, но оно приносило не горе, а надежду.
Стоя рядом с сестрой, Джеймс смотрел на Корделию. Здесь, в тени, его глаза сияли как солнце. Он медленно вытащил из кармана револьвер, покрытый царапинами и вмятинами.
– Мне кажется, я должен извиниться перед Кристофером, – начал он. – Он потратил столько времени и испортил столько ценных вещей, пытаясь заставить его стрелять. – На губах Джеймса появилась горькая улыбка. – И все же я хочу оставить револьвер здесь. Не потому, что он больше не стреляет, а потому, что я мог пользоваться им только благодаря родственной связи с Велиалом, а Велиала больше нет. Способности, которыми были наделены мы с Люси, не были для нас даром, это всегда было бремя. Тяжкое бремя, от которого мы избавились с радостью. – Он взглянул на Люси, и та кивнула. Ее глаза блестели. – Мне хочется думать, что Кристофер понял бы меня, – сказал Джеймс и, опустившись на колени, положил оружие в гроб.
Он испустил долгий вздох – так мог бы вздыхать путник, который, преодолев долгую и трудную дорогу, нашел приют, где можно отдохнуть. Он поднял стеклянную крышку и накрыл гроб. Раздался щелчок. Когда он поднялся на ноги, все молчали; даже Анна больше не улыбалась. Она смотрела на Джеймса задумчиво и печально.
– Что ж, – произнес он. – Прекрасно. На этом и закончим.
* * *
– Константинополь, – сказал Джеймс, обращаясь к Корделии.
Они сидели на желтом одеяле для пикника, расстеленном на зеленом газоне Гайд-парка. Неподалеку поблескивала серебристая гладь озера Серпентайн; их окружали друзья, которые тоже раскладывали свои одеяла и корзины; Мэтью играл в траве с Оскаром, и пес пытался лизнуть хозяину лицо. Корделия знала, что с минуты на минуту должны появиться родственники, но сейчас в парке была только молодежь.
Корделия откинулась назад и прислонилась спиной к груди Джеймса. Он играл с ее волосами; девушка размышляла, как бы запретить портить ей прическу, но не могла заставить себя серьезно отнестись к этому вопросу.
– А что насчет Константинополя?
– Не могу поверить в то, что через две недели мы будем там. – Он обнял ее сзади. – В свадебном путешествии.
– Почему же? Мне кажется, здесь нет ничего особенного. Город как город.
Она улыбнулась, глядя на него через плечо. По правде говоря, она и сама с трудом в это верила. До сих пор, просыпаясь по утрам, она щипала себя за руку, видя Джеймса в постели рядом с собой. Не могла поверить, что они были женаты и теперь у них имелись все положенные брачные руны, хотя, вспоминая об этом, Корделия каждый раз краснела.
Бывшая спальня Джеймса превратилась в «комнату для планирования»; Джеймс, засунув за ухо карандаш, торжественно объявил, что там они будут планировать приключения. Воображаемые путешествия в Константинополь, Шанхай и Тимбукту они уже совершили; теперь им предстояло путешествовать в реальности. Увидеть мир вместе. Они завесили стены картами, расписаниями движения поездов и адресами Институтов всего мира.
«Но что же будет с вашими будущими детьми, пока вы будете колесить по свету?» – спросил Уилл в притворном отчаянии, но Джеймс лишь рассмеялся и сказал, что они будут брать детей с собой. Возможно, заведут для них специальный чемодан и будут сдавать его в багаж.
– Какая ты жестокая, Маргаритка, – сказал он и поцеловал ее. Корделия задрожала всем телом. Розамунда как-то раз сказала ей, что целоваться с Тоби ужасно скучно, но Корделия не могла представить себе, что ей когда-нибудь наскучит целоваться с Джеймсом. Она обернулась, придвинулась ближе, и он осторожно приподнял ее подбородок…
– Эй, ты! – добродушно крикнул Алистер. – А ну, прекрати целовать мою сестру!
Корделия отпрянула и рассмеялась. Она знала, что брат вовсе не возражает, что он чувствует себя свободно среди ее друзей, достаточно свободно, чтобы шутить и дразнить их. Алистеру больше не было нужды беспокоиться, как его встретят в таверне «Дьявол», на вечере у Анны. Отношение «Веселых Разбойников» и их кружка к ее брату изменилось; но значение имело не только это. Он сам изменился. Как будто всю свою жизнь он провел в тюремной камере, а потом пришел Томас и распахнул дверь. Алистер обрел способность открыто выражать свои чувства, любовь к друзьям и семье, которую он всегда преуменьшал и даже скрывал. Сона и Корделия поражались, глядя, сколько внимания он уделяет своему новорожденному брату. Если Алистер был дома, Закари Араш ни на секунду не оставался один: Алистер постоянно носил его на руках, подбрасывал его и ловил, улыбался, когда ребенок радостно пищал. Он редко возвращался вечером без погремушки или игрушки для малыша.
Однажды, после ужина на площади Корнуолл-гарденс, Корделия проходила мимо дверей материнской гостиной и увидела Алистера на диване с ребенком. Из-под кучи одеял были
