— В покое? Не дождется. Я его издали видел — и узнал. Встречались мы, давно, я тогда был еще мальчуганом. Тогда он за дерзкое словцо попытался меня убить. Всерьез… Ничего, ничего, посчитаемся…
— Не просчитаться бы вам, сударь. Сталь — она сталь и есть, а тех головорезов, говорят, было восемь морд…
— Мой дядя, Рейнард Бенц, — хладнокровно откликнулся капитан, — обучая меня фехтованию, говаривал: «Запомни, племяш: одновременно тебя могут атаковать лишь четверо, а остальные крутятся вокруг и мешают этим четверым».
— А четверых, вам, сударь, неужели мало?! — возмутился старик.
— А четверо — это самое оно, — убежденно ответил достойный племянник Рейнарда Бенца.
Воспоминания о дядюшке навели его на мысль о другом Рейнарде.
— Юнга! Где юнга? Рейни, поди сюда! Где наши покрытые славой боевые палки? Учиться будем или нет?
Какое там «нет»! Юнга уже стоял перед ним, держа в руках две длинные палки (пусть и не покрытые славой, но вполне боевые) и глядел на капитана влюбленными глазами. Как бы ни был Бенц занят своими таинственными делами, перед сном он выкраивал время, чтобы позаниматься с мальчишкой фехтованием.
— Не стой на месте, колода! Двигайся! Остановился — ты покойник! Не пялься на мои руки! В лицо гляди, в лицо, тогда всего противника будешь видеть — и руки, и ноги… Опять встал?!
— Сударь, оставили б вы Олуха в покое, — посмела заметить капитану дерзкая пастушка. — Он и так умаялся, как каторжник в руднике. Весь день прачкам воду таскал.
— Мара, не лезь в наши с ним дела. Шпага — это не твой складной ножичек…
— У меня не ножичек, у меня наваха!
— Вот я и говорю: не твой складной ножичек! И хорошо, что умаялся! Меня дядя нарочно заставлял и воду таскать, и дрова колоть. Новичок обычно зажат, плечи и руки словно каменные. А устанут руки, так зажиматься перестанут… Рейни, куда повернулся?! Всегда помни, что противник может быть и за спиной. Перед глазами одно чучело маячит, а сзади, может, другое подбирается! Вон стена сарая — к ней постарайся спиной встать, она уж точно на тебя не набросится! А ты, Мара, чем людям под руку бубнить, ужин собери!
Мара ворчала, но невольно любовалась украдкой легкими движениями капитана. Если обычно Дик Бенц смахивал на востроносую птаху, веселую и любопытную, то с оружием в руках — даже с палкой! — он если и походил на птицу, то на опасную, способную заклевать противника…
А юнга заметно изменился с того дня, как получил имя. Чужому человеку он и сейчас показался бы забитым недоумком, но леташи удивлялись: ай да Олух! И держится прямее, и не шарахается от каждого резкого движения, и даже иногда в глаза глядит. Набрался смелости бегать по соседям и спрашивать: не надо ли воды натаскать или дров нарубить? И каждую заработанную полушку гордо несет в «корабельную казну».
Однажды юнга расхрабрился настолько, что задал вопрос халфатийцу:
— Райсул, а почему вас дразнят «корноухими»?
Тут же прикрыл голову руками, ожидая удара… но ведь спросил же, спросил о том, что разжигало его любопытство!
Леташ не обиделся. Он откинул длинные черные волосы и показал мальчику ушную раковину, край которой был косо срезан, так что ухо казалось заостренным. И обстоятельно объяснил:
— Мои предки родом из Агриана, с материка, который вы называете Эссейди, «владения Эссеи», а мы называем Вайя-ах, что означает «широкая земля». Когда четыре сотни лет назад в Агриан пришел пророк Халфа и провозгласил заветы Единого, некий правитель города, имя которого мои предки не сочли нужным запомнить, приказал страже схватить пророка и отрезать ему часть уха — так в Аргиане метили мошенников и злонамеренных лжецов. В тот же день Единый покарал правителя страшной болезнью: нечестивец гнил заживо, мясо отваливалось от костей… А пророк увел истинно верующих сюда, на Антарэйди, и на восточном побережье милостью Единого дал им возможность основать свою страну — Халфат…
Будь на месте наивного и невежественного мальчишки человек постарше, хоть немного знающий историю Антарэйди, он непременно уточнил бы, что на земле, куда нагрянули последователи Халфы, с древних времен жил народ, которому вовсе не показалось божественным промыслом появление с моря иноземной саранчи. И что халфатийцы огнем и сталью поработили этот народ, вытеснив непокорных за хребет, названный позже горами Пророка.
Но юнга глядел доверчиво и восхищенно. И Райсул без помех закончил:
— С тех пор последователи пророка в день совершеннолетия отсекают себе часть уха в знак того, что для истинного верующего никакое поношение не в позор.
* * *
Однажды ранним вечером, когда все уже собрались в своем временном жилище, капитан взволнованно сообщил, что пришла пора действовать.
— Эдон Манвел ду Венчуэрра покупает шхуну. Новенькую, только со стапелей. Уже и деньги за нее внес старому эдону Диого ду Квинтано. И эта шхуна должна быть моей!
Старый погонщик тревожно глянул на капитана, но промолчал. Остальные притихли, выжидая. И только дерзкая Мара не удержалась:
— Перекупить хотите шхуну, сударь? Неужто клад откопали? Так все равно не уступит вам ее ду Венчуэрра!
— А хоть бы и были у меня деньги, я бы этой барракуде и полушки не дал! — твердо отозвался Бенц. — Он за «Облачного коня» не расплатился. И еще мне… у меня… ну, давняя история, я вам уже рассказывал…
Капитан обвел команду жестким взглядом.
— Говорю сразу: я затеял мошенничество. Наглое. Может, попаду в рудник. Если доведется угодить под суд, постараюсь взять всю вину на себя. Но и тем, кто будет мне помогать, тоже может крепко перепасть поперек судьбы. Кто не хочет связываться с опасным делом — неволить не стану. Верну клятву, что дана в «Попутном ветре», и расстанемся по-хорошему. Даже если останусь один — от своей затеи не откажусь.
Воцарилось напряженное молчание, все замерли: каждый ждал, кто ответит первым.
И тут раздался спокойный голос Отца:
— А что за шхуна-то?
Все разом вздохнули. Никто не поднялся на ноги и не пошел к двери — и каждый в глубине души почувствовал гордость за сплоченность команды.
— Шхуны я не видел, — ответил капитан погонщику. — Маленькая, говорят. Всего два леската. Не «Облачный конь», конечно. Но уж очень удобный случай подвернулся, другого такого не будет.
— Что ж, сударь, рассказывайте, что вы затеяли. Как бы дело ни обернулось, я с вами.
Леташи дружно закивали.
— Эдон Манвел уже заплатил за шхуну, — начал Бенц. — Но документы на продажу еще не составлены: ду Венчуэрра не решил, на чье имя делать покупку. Сами понимаете: налоги.
