На экране появилось анимационное изображение обнаженного человека. Он шел по направлению к трону дьявола. В латинской транскрипции появилось его имя ‑ Ivan Petrov. Встав точно посреди пентаграммы, он низко поклонился князю тьмы и встал перед ним на колени.
‑ После транслитерации имени и фамилии налоговая служба отправляет все электронные дела в Брюссель, ‑ объяснял Починок. ‑ Каждый человек индивидуально предстает перед Люцифером. Обязательное условие ‑ его подпись. Неважно, где ‑ на заявлении о присвоении или на анкете ‑ нашей обманке для православных. Он должен сам принять личное клеймо. Иначе мы присвоим всем номера, а человек скажет: "Мне все равно, хоть тысячу номеров присвойте ‑ меня это не касается". И чтобы всегда знал, что это ‑ ЕГО номер, номер ЧЕЛОВЕКА, а не документа или учетной записи... То, что вы сейчас наблюдаете, ‑ отражение электронных процессов в компьютере. Будучи выведены на графический монитор, эти процессы формируют изображение, которое вы все видите. Компьютер многопроцессорный, и он одновременно обрабатывает тысячи дел. Каждая процедура инициации длится ровно минуту.
Из пасти дьявола вылетела длинная струя пламени. Она коснулась лба человека, и на нем засветился штрих‑код. Человек подставил ладонь правой руки, и такая же процедура была проведена снова. Текстовая строка внизу экрана претерпела изменения: исчезло имя, а вместо него появился пятнадцатизначный номер. Заклейменный человек подполз на коленях к самому трону и облобызал копыта рогатого существа. Затем он встал, еще раз низко поклонился рогатому существу и, пятясь, вышел из залы. Он уже не был Иваном Петровым. Он стал номером 634854369507496...
Вот приехали новые гости ‑ немецкий гражданин Адольф Греф с молодым человеком атлетического телосложения, словно сошедшим с геббельсовского плаката. Его тепло встретил руководитель "экономического блока" оккупационной администрации Герман Греф.
‑ Привет, Адольф! Наконец‑то мы снова увиделись! Редко ты вспоминаешь своего троюродного брата!
‑ Все дела да дела... Вот, хотим обсудить здесь, на месте, с тобой и Гниловым, все детали по гипсокомбинату... Да, кстати, познакомься, это мой сын Генрих.
‑ Какой большой! Последний раз я его видел пять лет назад. Тогда ему было, кажется, четырнадцать...
‑ Да, очень поздно я женился... У моих ровесников уже правнуки...
Генрих, обнажив в улыбке белоснежные зубы, крепко пожал протянутую ему руку Германа. Тот все более и более заинтересованно смотрел на высокого загорелого широкоплечего юношу...
К ним присоединился Гнилов.
‑ Скоро в права вступит новый директор. Мы выжмем из этого дела все, до последней капли, ‑ заявил он.
‑ А работники? ‑ спросил Адольф.
‑ С быдлом мы церемониться не будем, ‑ злобно ощерился Гнилов. ‑ Треть мы сразу выкинем, остальным увеличим норму выработки при сохранении прежней зарплаты. И еще покончим с социальной халявой, которую продолжает насаждать этот красный недобиток. Ничего, будут пахать как миленькие, ведь на всю округу это единственное предприятие.
‑ Нет нужды говорить, что я обеспечу вам прикрытие и неприкосновенность со стороны государственных органов. Только, как всегда, два процента от прибыли ‑ сами знаете, кому... Я еще спрошу у него, на какой из его многочисленных счетов в швейцарском банке нужно переводить деньги, ‑ усмехнулся Герман Греф.
Они выпили по бокалу французского вина семидесятилетней выдержки и закусили "мраморным" мясом с черной икрой. О многом они еще поговорили, много амбициозных планов на будущее родилось в эти полтора часа... Потом прошлись по дому Гнилова.
Герман сразу пристроился к Генриху и не сводил с него глаз. Наконец, не в силах больше терпеть, он сделал юноше предложение, которое тот воспринял с пониманием ‑ отец предупредил его об этой особенности психики своего родственника. Они зашли в свободную спальню и заперли за собой дверь...
...Удовлетворив друг друга и одевшись, они спустились в обеденный зал, где уже начинался банкет. Гости рассаживались вокруг стола, уставленного неописуемыми яствами. По случаю "праздника" позади кресла, стоявшего во главе стола, был прикреплен "флаг свободной России" ‑ позорная трехцветная тряпка, под которой власовская свора плясала на костях советских людей во время Великой Отечественной войны. Также в зале стояла огромная скульптура медведя и висел предвыборный плакат почти трехлетней давности ‑ все с тем же медведем и надписью "Межрегиональное Движение Единство"...
Вдруг послышался вой сирен и шум машин, и через несколько секунд в зал вошел Владимир Владимирович Путин. Гости вскочили со своих мест и начали исступленно приветствовать его аплодисментами. Гнилов, с лакейским выражением на лице, кинулся навстречу "дорогому гостю" ‑ полномочному представителю "великой Америки". "Президенту Российской Федерации" было предоставлено главное место...
Долго продолжалось застолье. Много было выпито и съедено, но кое‑что все‑таки не было усвоено организмом ‑ Волошина, малость перебравшего, долго и мучительно рвало, да и не только его. То тут, то там возникали отвратительные блевотные лужи...
Наконец, "на десерт" был подан обещанный сюрприз. Гнилов, пошатываясь от выпитого спиртного, подошел к музыкальному центру, вставил в него кассету и, нажав на кнопку, с ехидной усмешкой произнес:‑ А теперь, господа, послушаем песенку про нас с вами! Из звуковых колонок понеслась громкая музыка и пронзительные слова...
"В каких же щелях тараканьих
Сидели вы семьдесят лет?!
С каким нетерпением ждали,
Чтоб вылезти дружно на свет!
О, как вы, должно быть, устали
Рядиться в невинных ягнят,
Храня в переполненном жале
Годами накопленный яд!
И вот совершилось: повсюду
Пробил черный час паука
И выползли вдруг АНТИЛЮДИ
С охапками денег в руках
И предали все ради денег,
И мир погрузился в порок,
И словно маньяк‑шизофреник
В кровавом бреду изнемог.
И, кажется, сил нет от мрази,
От лжи и разврата спастись,
Очистить святыни от грязи,
Убрать скорпионов с пути.
И, кажется, вечным он будет
Смердящий торгашеский пир,
И что навсегда антилюди
Всучили нам свой антимир,
Где царствует антисвобода,
Кощунствует антилюбовь
И льются для антинарода
Потоки чужих антислов.
Но вечно не может на анти‑,
На подлости, лжи и крови,
Держаться засилье мутантов,
И скоро узнаете вы...
Что значит ‑ дошло до предела,
Когда разъяренный народ
В борьбе за великое дело
Большую дубину возьмет
И так неформально "обслужит",
Что снова захочется вам
Без шума ненужного дружно
Бежать по заветным щелям,
Бежать поскорей, пока целы...
Но мы, поумнев во сто крат,
На сей раз задраим все щели
Пред тем, как начать Сталинград.
Закроем все наши границы,
Чтоб не было трещин и дыр.
И тот, кто намылился в Ниццу,
Поедет пахать в Анадырь.
За каждый украденный рубль,
За то, что изгадил, сломал,
В товарный вагон ‑ и на уголь,
На камень, на лесоповал!
За то, что на нашу свободу
Поднять свою руку посмел,
За страшное горе народа,
За тысячи павших ‑ расстрел!
И даже лишь трусостью только,
Молчаньем предавший страну,
За это ответит, и горько
При этом придется ему!
Ни хитрость, ни божия милость,
Ни деньги врагов не спасут,
И будет сама Справедливость
Вершить этот праведный суд.
И пусть в дикой злобе лютует,
Пусть на уши встанет злодей,
Но мы нашу землю святую
Очистим от антилюдей!
Мы всех паразитов достанем,
И ясно поймет каждый гад,
Сколь добрым когда‑то был Сталин,
И в этом лишь был виноват!"[7]
Собравшиеся весело скалили зубы, но внимательный взгляд все же мог прочитать на их мордах выражение затаенного страха... Вечером привезли путан, а также мальчиков для педофилов, и все руководители "суверенного Российского государства" ударились в групповую оргию...
