за спину, но взгляда не отвёл.
– Ой, здравствуйте, тётя! А вы уже проснулись? А тама мунахини говорят, что вас будить нельзя. Поэтому я вёл себя хорошо и не бегал. Меня зовут Вокк, а вас?
– Да она и мёртвого из могилы поднимет, – проворчала в ответ жрица и ткнула пальцем в сторону Хибби. – Не мунахини, а монахини, мальчик. Тебя что, грамоте не учили? Я госпожа Эсса, жрица великого храма. И я очень хочу пить.
– Ой, а я сейчас принесу! – отозвался мальчик и скрылся в тени коридора.
Где-то через полчаса Вокк вернулся с амфорой в руках. Было видно, что путь он проделал немалый. Мальчик пнул дверь ногой, позабывав про былую скромность. Вспотевший и раскрасневшийся, он подбежал к Эссе и сунул ей амфору в лицо.
– Вот, тётя, пейте! Я сам сходил на колодец. Мне мунахини показали его. И горшки тоже показали. А ещё, знаете, в Дом же собачку принесли. Мне она нравится, очень-очень. А вы любите собачек?
Эсса жадно глотала холодную воду, не слушая Вокка, и думала лишь о том, что одной амфоры ей, скорее всего, не хватит.
– Она такая смешная, а ещё фырчит. Вчера я хотел поиграть с ней, но тётя с орехом на шее мне не разрешила. Сказала, что это её собачка и что она может укусить, потому что дикая. Но я этого не понял. Я не знаю, как это – «дикая»… Наверно, это значит «усталая». Тогда вы тоже дикая, да, тёть?
Посвящённая осушила сосуд и вернула его мальчику. Жрице полегчало, и даже боль в висках затихла, так что Эсса всё-таки собралась с силами, похвалила Вокка за помощь и погладила по курчавой голове.
– Послушай, дитя, а кто-нибудь из старших в Доме сейчас есть? Я бы хотела с ними поговорить. Важно, чтобы они донесли мои слова до Оззо.
– Нету, тёть. – Мальчик пожал плечами. – Ушли в храм. Петухи пропели, и они ушли. У них там эта… Собарания.
Эсса хмыкнула, страдальчески взглянув на дверь, и снова положила ладонь на молочные кудри Вокка.
– Ладно, дитя, ступай к бабушке Хибби, а я, пожалуй, попробую сама доплестись до храма.
Кряхтя и опираясь о стену, жрица тяжело волочила ногами по каменному полу. Коридор был длинным и узким. Двери, ведущие в кельи послушниц, монахинь и других посвящённых, молчали, угрюмо наблюдая замочными скважинами за восставшей из мёртвых Эссой. Спустившись по винтовой лестнице с третьего этажа на второй, жрица заглянула в коридор и снова ничего не услышала. «Странно, – подумала посвящённая, – может, они ушли на утреннюю молитву? Или помощницы Оззо увели всех в трапезную? У мальчика-то не спросишь, который час. Он и говорить пока толком не научился, а от Хибби так и вовсе ничего не добьёшься. Разве что сердечный удар схватишь. Ну да Шаид с ней, с этой безумной ведьмой! – Эсса попыталась вернуться к сути своих размышлений. – Ладно, в Доме нет служительниц, это я могу понять, но вот куда в таком случае подевались паломницы? Ведь здесь их Тропы кончаются, и они больше не обязаны соблюдать те же правила, что на дороге в Эдду. Первую неделю они обычно вообще не покидают Дом. Не могла же я проспать так долго? Странно всё это…»
Когда посвящённая вышла во двор, ладья Палланты поднялась уже высоко над городом. Редкие облака плыли по небу, прихваченному морозной дымкой, а над куполом храма носились белые стайки птиц, которых в этих местах называли рурру.
«Оперением чист, да нутром грязен», – так в Эдде принято говорить про двуличных людей или про трюкачей с Рыночной Площади, а ещё про всякого рода обманщиков, намекая на их сходство с птицами, которых в священном городе развелось не меньше, чем крыс в подземельях. Эссе они тоже не нравились, но за последнюю сотню лет барды сочинили немало песен про рурру, великодушно окрестив их «птицами мира», отчего по всему Эосу у людей сложилось весьма возвышенное представление об этих существах, способных съесть что угодно и даже кого угодно – лишь бы эти что-то или кто-то были достаточно мелкими и мёртвыми, чтобы поместиться у рурру в желудке.
Тащиться в обход, через сквер и Благовестную Улицу, посвящённая, конечно же, не собиралась: слишком уж плохо она себя чувствовала и слишком хорошо помнила тайный путь к северным вратам храма. Добравшись до ветхого сарайчика, что стоял в восточной части владений Женского Дома, Эсса отошла в сторону, нырнула в высокие заросли бузины и после короткого сражения с ветками упёрлась лицом в стену, возведённую задолго до того, как улицы получили свои имена. Разумеется, в этой стене имелись прорехи, о которых знали только самые преданные служительницы Палланты или же те, кто жил при храме с детства. Отодвинув гнилую деревянную доску, что прикрывала секретный ход, Эсса взмолилась Богине, а затем, согнувшись в три погибели, поползла на коленях по мху.
– Вот же дура старая! – ворчала жрица, разгибая спину. – Шла бы себе спокойно, как все люди, так нет же, на приключения потянуло!
Эссу вновь обступили ветвистые заросли. Посвящённая выбралась из буро-жёлтого плена листвы и побрела к храму по вымощенной камнем дорожке.
Покинув Сады, жрица вышла на Солнечную Площадь и увидела то, от чего у неё зарябило в глазах: под сводами храма столпилось так много людей, что там не то чтобы яблоку, а даже монете негде было упасть. Они махали руками и восхваляли Палланту, выкрикивая её имя, смеялись и плакали, пихали друг друга локтями и тянулись к восточному входу, который сейчас охранял элитный отряд Дугры, магистра эддской армии и ближайшего советника Оззо. Напряжение нарастало: все ждали её, чудотворицу из миддэлинских земель, пришедшую, чтобы исцелить верующих и явить миру истинную мощь божественной благодати.
Медный голос фанфар пролетел над толпой, и та взорвалась от восторга и всеобщего ликования. На верхней ступени храма появилась ослепительной красоты женщина – рыжеволосая, молодая, одетая в шафрановый пеплос. Она улыбалась людям и смотрела на них спокойно и ласково, точно мать на детей.
– Астара, исцели! Астара, коснись меня! Астара, скажи что-нибудь! Астара! Астара! – кричали они, но чудотворица медлила, разжигая возбуждение толпы до предела.
– Пф, тоже мне Богиня… Тридцать лет назад и я бы за Неё сошла! – буркнула под нос Эсса, отмахнувшись от пророчицы. – Ну, дело-то своё она знает, не спорю, но в городе надолго не задержится. И как же это Оззо до сих пор не свернула ей шею?..
Протиснувшись между бесчисленных рук, ног, бёдер и спин, посвящённая наконец добралась до ступеней северных врат. В тени колонн Эсса перевела дух, а потом поднялась по ступеням и приказала стражам провести её к верховной, и те подчинились, потому
